Главный врач - Тихон Антонович Пантюшенко

Удивительное дело: врет, а такое при этом у нее открытое выражение лица, такой правдивый тон. Редкий дар. Может, надо было открыть этому Эдику глаза? Нет, пускай сам хлебнет лиха, это ему на пользу. А сам он, Алесь, любил Нонну? Она ему нравилась. Но в последнее время все перевернулось вверх дном. Ему стало так хорошо. Даже то, что он прикован к постели, уже не казалось несчастьем. Алесь настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как вошла Наталья Николаевна.

— Александр Петрович, вы что-то загрустили. Что-нибудь случилось?

— Да нет, пустяки. Юрка вот ушел. Беспутный вроде парень, а выписался и как-то одиноко стало.

— Скоро и вас отпустим. Завтра снимем вытяжение, еще две-три недельки, и можно будет настраиваться на выписку. Забудете потом, что где-то есть такое Поречье.

Алесь уловил в словах Натальи Николаевны приглашение к разговору, касавшемуся их обоих. Когда Юрий, бывало, скажет, что-де Наталья Николаевна нравится старшему лейтенанту, она не сердилась, скорее — испытывала смущение. Шутки шутками, а Юрка-то, похоже, прав. Сказать ей об этом? Нет, надо сперва выяснить, какую роль отвела Наталья Николаевна Корзуну. Что тот подбивал к ней клинья, ни для кого не секрет. А приняла ли она его ухаживания? И Алесь не без задней мысли спросил:

— А кто будет снимать вытяжение? Приедет Иван Валерьянович?

— Он не приедет.

— По-моему, я ничем его не обидел.

— Не вы, а я его обидела.

Алесь тактично промолчал. Он понимал, что произнесенные Натальей Николаевной слова требуют продолжения, и ждал его.

— Почему вы не спросите, чем я его обидела?

— Неудобно.

— Деликатный вы, Александр Петрович. Но вам я все же скажу. Он предложил мне выйти за него замуж. Я отказалась.

Неужели это из-за него, Алеся? Такие вещи не рассказывают людям, к которым ты равнодушен. А раз так, почему бы не спросить у Натальи Николаевны и о другом. Начал издалека.

— Не понимаю я вас. Иван Валерьянович видный мужчина, занимает высокий пост.

У Натальи расширились глаза:

— Думаете одно, а говорите другое.

— Как это — говорить одно, а думать другое?

— Не притворяйтесь, Александр Петрович. Вас-то я узнала хорошо. При чем тут высокий пост?

— А разве такого не бывает?

— Бывает, конечно. И даже не так редко. Но мы же говорим не вообще, а конкретно, обо мне.

— Если конкретно, то я сдаюсь, — Алесь немного помолчал. Ему пришла в голову одна мысль, и он не мог решить, говорить об этом Наталье Николаевне или лучше промолчать. Решил все же поделиться.

— Вы знаете, что сказал о вас Андриц, когда выписывался?

— Если что-нибудь плохое, то не надо.

— Да нет, плохого о вас он сказать не мог.

— Но и хорошего от этого вертопраха тоже ждать не приходилось.

— Зря вы о нем так. «Наталья Николаевна, — сказал он, — вот кто правильный человек. Я бы за такую жизни не пожалел».

— Вот уж от кого не ожидала подобного, — немного смутилась Наталья. — А вы дипломат, Александр Петрович.

— Да какой из меня дипломат?

— Что дипломат, так это точно. Когда я сказала вам, чем обидела Ивана Валерьяновича, вы начали перечислять все его достоинства: и видный мужчина, и занимает высокий пост. Для чего вы все это делали? Чтобы убедить меня, что я сделала ошибку?

— Да нет.

— Нет. Тогда для чего?

Алесь молчал, как провинившийся школьник. Цель расписывания достоинств Корзуна была шита белыми нитками. По своей мужской наивности Калан считал, что Наталья Николаевна этого не заметит. Заметила. Притом сразу же.

— Молчите? — переспросила Наталья. — Тогда я вам скажу. Вы хотите узнать, почему я отказалась выйти замуж за Ивана Валерьяновича? Ведь так?

— Если честно, то да.

— А вот этого я вам не скажу. Вот так, дорогой Александр Петрович. Быстрее поправляйтесь, — сказала Наталья и, лукаво улыбнувшись, стремительно вышла из палаты.

Что все это значит? Что угодно, но только не равнодушие. Так равнодушные женщины не поступают. Эта лукавая улыбка, которую Наталья подарила Алесю, когда уходила из палаты. «Вот так, дорогой Александр Петрович», — звучали в ушах ее слова.

В глаза внезапно ударил яркий свет. Это, оказывается, пришла Марина Яворская.

— Вы что, уже спать улеглись?

— Да нет, рано еще, — ответил Алесь.

— Тогда примите лекарство.

— Зачем мне лекарство? В моем деле главное — время.

— Это вы скажите Наталье Николаевне. Назначения-то делает она, а не я.

— Попадись вам, — шутливо заметил Алесь, — так начнете пичкать разными снадобьями, что не знаешь, куда от них и деться.

— Ой, так уж и напичкали мы вас. К тому же вам назначаются почти одни витамины. Вы знаете, зачем они нужны человеку?

— В школе проходили, — ответил, стараясь казаться серьезным, Алесь.

— Разве что. А то я бы могла рассказать вам, что витамины участвуют в очень важных вопросах.

Алесь больше не мог держаться, рассмеялся. Наивная эта Марина, но добрая. Она готова рассказывать все и обо всем. Даже о витаминах, которые «участвуют в очень важных вопросах».

— Скучно небось в этой больнице? — решил отвлечься Алесь. — С дежурства на дежурство. Что-нибудь для себя, поди, и сделать некогда.

— Ой, что вы говорите? У нас такая сейчас интересная работа. А скоро… — Марина посмотрела на дверь и, немного понизив голос, заговорщицким тоном закончила: — Скоро у нас будет водолечебница.

— Что еще за водолечебница? — заинтересовался Алесь.

— Вы какую воду пьете?

— Ну какую? Обыкновенную.

— А вот и нет. Это живая вода. Наталья Николаевна из криницы вам приносит.

Алесь посмотрел на графин, стоявший на тумбочке. Вода как вода. Налил немного в стакан. Попробовал на вкус. Вроде бы с горчинкой, но приятная. Еще глоток. Что-то даже пощипывает.

— Ну как? — поинтересовалась Марина.

— Кажется, ничего.

— Кажется, — иронически повторила Марина. — Да этой воде, говорит Наталья Николаевна, цены нет. Она покойника может поставить на ноги.

Засыпал Алесь при открытом окне. Прохладный воздух приносил с собой слабый аромат пробуждавшейся весны. Вот только непонятно: откуда еще этот едва ощутимый аромат? То ли от садовых кустарников, то ли от криницы, из которой Наташа приносит Алесю живую воду.

13

Просматривая служебные бумаги, Корзун никак не мог сосредоточиться. Нет-нет да и застынет, как изваяние, уставится в одну точку и смотрит, пока кто-нибудь не постучится: «К вам можно, Иван Валерьянович?» — «Обождите немного», — ответит и примется за прерванную работу. А потом опять оторвется от бумаг и начнет разглядывать сто раз знакомую деталь обстановки.

«Черт-те что», — подумал Корзун, отодвигая в сторону бумаги. Долго он не мог понять причины своей рассеянности. Лишь когда мысленно начал перебирать в памяти события вчерашнего