Перо динозавра - Сиссель-Йо Газан

Следующей на очереди была Анна Белла Нор. Она сидела спиной к двери, но тут же развернулась, заслышав шаги Сёрена. Он отметил короткие светло-русые волосы, овальное лицо и худое, но в то же время сильное тело. В ее движениях порой проскальзывало какое-то сопротивление, как будто ей очень хотелось оказаться сейчас в другом месте. У нее были совершенно неописуемые глаза — поначалу казавшиеся карими из-за густых угольно-черных бровей и ресниц, они светлели, когда она произносила что-то с нажимом. Разговор продвигался на удивление вяло, смерть Ларса Хелланда явно плохо вписывалась в планы Анны Беллы Нор, она была разозлена и расстроена и в какой-то момент разговора сказала прямо:

— У меня защита через две недели. Так что все это, мягко говоря, очень не вовремя.

Сёрен спросил о ее отношениях с Хелландом — и узнал, что Хелланд в качестве научного руководителя почти непригоден и что Анна даже собиралась жаловаться на него факультетскому совету. Кроме того, оказывается, Хелланд раздражал всех, включая Йоханнеса, который просто не хочет этого признавать.

— Йоханнес мой хороший друг, — внезапно сказала она, прищурившись, — но во всем, что касается понимания настоящей сущности людей, он ужасно беспомощный. Он слишком вежливый, да еще и возомнил, что его земное предназначение — находить какое-то оправдание непозволительным поступкам других. У Йоханнеса всегда найдется хорошее объяснение, — но знаете, что? — Анна твердо посмотрела на Сёрена. — Иногда даже самое лучшее объяснение никак не извиняет проступка. Факт остается фактом: Ларсу Хелланду было на меня совершенно наплевать, — это все, что она могла сказать по этому вопросу.

Затем она рассказала, что Свен и Элизабет тоже не были закадычными друзьями Хелланда, и, насколько Анна знала, у них были на это основания. Он заседал во всех научных и административных комиссиях, в которые ему удалось втиснуть свой зад, и поэтому отвечал за множество деталей, влияющих на повседневную жизнь отделения. Анна отказалась подробнее объяснить, что она имеет в виду, потому что «поверьте, вам будет до смерти скучно».

Тем не менее Анна хотела бы подчеркнуть, что Хелланд дважды забирал электрический чайник, на который Анна с Йоханнесом скидывались вдвоем, и уносил его к себе в кабинет без спросу. Здесь Сёрен почувствовал раздражающую щекотку в кончиках пальцев и попросил Анну исключить совсем нерелевантную информацию, на что Анна ответила, глядя прямо на него:

— Вы же сами спросили об отношениях Хелланда с коллегами на факультете, как, по-вашему, я могу описать ту атмосферу, которая его окружала, не объяснив вам, каким лишенным симпатии, напыщенным фашистом в мелочах он на самом деле был?

Сёрена впечатлило, как много слов Анна может мгновенно соединить в совершенно убийственную цепь.

Потом Сёрен спросил, что было у Хелланда с глазом. Анна не знала точно, но ответила:

— По крайней мере, это было что-то нехорошее.

Она заметила это уже в начале лета, не придав этому особого значения, но в последнее время обратила внимание, что нарост…

— Вырос — неправильное слово, — сказала она. — Но он стал заметнее, как будто поменял качество и отвердел, — добавила она в своей обычной отрывистой манере и снова замолчала.

Сёрен поблагодарил Анну и попросил ее оставаться в здании — чуть позже ей придется съездить в участок вместе с остальными. Анна хотела знать, зачем это нужно, и выглядела очень недовольной. Сёрен объяснил, что это часть обязательной процедуры. Он вышел, закрыл дверь и тут только заметил, что вспотел.

Следующим пунктом повестки дня были два профессора, Свен и Элизабет. Они сидели в кабинете последней, разговаривали и всем своим видом излучали таинственность. Когда Сёрен постучал и спросил, можно ли войти, они оба встали и предложили ему сесть на красивый, но довольно неудобный диван с решетчатой спинкой и тонкими подушками. Свен, самый старший сотрудник отделения, был в процессе постепенного ухода на пенсию, начал понемногу понимать Сёрен, но все еще продолжал работать, потому что должен был закончить разные исследовательские проекты.

Элизабет на первый взгляд казалась самой нормальной из всей четверки. Фигурка крошечная, резко, как будто мелом, очерченная дорогой — это было особенно заметно в сравнении с остальными — одеждой точно по фигуре, хорошей стрижкой, модными очками и неброским макияжем. Однако почти сразу же становилось понятно, что в ее поведении есть какая-то основополагающая нервозность. Во время разговора Сёрен незаметно разглядывал ее светлый, разделенный на две части кабинет, в котором все поверхности были заставлены биологическими безделушками. Она объяснила Сёрену, что работает с инвертебратами и, заметив его непонимающий взгляд, пояснила:

— Беспозвоночные, животные без спинного хребта, — и обвела руками комнату, что Сёрен воспринял как знак того, что все те животные, которые украшали полки и подоконники, были бесхребетными бедняжками.

Утренние события привели Свена и Элизабет в ужасное волнение, и Элизабет призналась, что ее мучают ужасные угрызения совести. Свен согласно кивал. Они оба мечтали сбагрить Хелланда куда подальше и всецело это признают. Элизабет, как и Хелланд, проработала в отделении двадцать пять лет, а Свен и того больше, и теперь, оглядывая свою карьеру, они ясно видят, что единственной ложкой дегтя в их работе был Хелланд. Он портил рабочую атмосферу и мешал развитию общих исследовательских проектов, потому что все время думал только о себе. Кроме того, он заседал в целом ряде административных советов, и Свен с Элизабет были более чем согласны с тем, что отрядить туда Хелланда было все равно что дать ребенку нож вместо погремушки. У Хелланда не было ни малейших административных способностей, тем не менее ему неоднократно удавалось возглавить разные университетские инстанции, что каждый раз повергало отделение в хаос. Однажды, например, Хелланд забыл о сроках подачи общего бюджета, хотя ему напоминали о предстоящем дедлайне практически ежедневно в течение полугода, и отделению на протяжении целого семестра пришлось довольствоваться остатками бюджетов прошлых лет, что привело к тому, что студенты сами должны были оплачивать практические занятия по препарированию, пришлось на год отказаться от полевых выездов и все вынуждены были работать с выходящими из строя микроскопами.

Двумя годами раньше Хелланд баллотировался и был избран на пост руководителя отделения, что означало, что он стал отвечать за те два отделения, которые вместе составляют отделение клеточной биологии и сравнительной зоологии, и за два года ему практически удалось потопить отделение. Невероятно плохая работа, а также совершенно безответственное обращение Хелланда как со студентами, так и с бюджетом спровоцировали большие конфликты, главным образом между Свеном, Элизабет и Хелландом, но также и между Хелландом и другими клеточными биологами, которые сидели этажом выше. В коридорах постоянно ругались, и Элизабет призналась, что несколько раз была близка к тому, чтобы уволиться. Проблема была в том, что постоянная ставка исследователя на естественно-научном факультете — мечта любого ученого, и уйди она с этой работы, она никогда не могла бы надеяться занять такую позицию снова. Кроме того, она чувствовала ответственность за студентов. Морфология была популярной специализацией, Элизабет считала себя обязанной готовить молодую смену, но этот крест ей приходилось нести в одиночку, потому что Хелланд, судя по всему, не видел необходимости ей помогать. Даже несмотря на то, что он обязан был каждый год выпускать дипломников, этого требует контракт преподавателя с Копенгагенским университетом.