Оборванные нити. Том 1 - Александра Маринина

Домой возвращались в тяжелом молчании. Метро уже закрылось, пришлось тратить деньги на частника.

На следующий день к вечеру конфликт рассосался, Лена перестала дуться и начала разговаривать с мужем, сначала нехотя, сквозь зубы, потом постепенно смягчилась.

— Ленка, ну смешно же ссориться из-за такой ерунды, — заметил Сергей. — Ты взрослая женщина, ты жена, мать, а ведешь себя как дитя, честное слово.

Ее божественно красивое лицо мгновенно стало хмурым и сердитым.

— По-твоему, моя мама — это ерунда? — В ее голосе зазвенела готовность снова расплакаться или по крайней мере обидеться. — Значит, с твоей тетей, которая умерла, мы должны считаться, а с моей мамой, которая нам помогает из последних сил, мы считаться не должны? Так по-твоему?

— Но у Нюты стоит отличный диван, я не понимаю, почему Вера Никитична не может на нем спать! Диван совсем новый, очень удобный. И, между прочим, не дешевый. Где я возьму столько денег, чтобы купить всё, что тебе хочется? Что за блажь непременно обставлять квартиру полностью новой мебелью? Откуда в тебе эти замашки?

Он постепенно повышал голос и к концу тирады уже почти кричал.

— У мамы больная спина, — тихо проговорила Лена. — Уже очень давно. Ей нельзя поднимать ничего тяжелого, ей нельзя спать на мягком, а она вынуждена и Дашку на руках носить, и стирать, и продукты таскать на себе, и спать на раскладушке. У нее дикие боли, но она терпит, потому что сделать всё равно ничего нельзя, а помогать нам нужно, больше ведь некому.

Сергей разозлился.

— Почему ты мне сразу не сказала? Почему не объяснила, что это не твоя прихоть, а медицинская необходимость? Я знал, что у Веры Никитичны проблемы со спиной, но никогда не думал, что они настолько серьезны. Ты должна была мне все спокойно и внятно объяснить, а не парить мне мозг про новую жизнь среди новой мебели. Что за детский сад, ей-богу!

— Я давала тебе понять, — заявила Лена.

— Зачем давать понять? Разве нельзя просто сказать, словами, на русском языке? Почему я должен ломать голову в догадках, что ты там имела в виду и о чем хочешь мне сказать? Мне что, подумать больше не о чем? У меня других забот нет?

Едва-едва притупившийся вчерашний конфликт вышел на новый виток и закончился ссорой, которая продлилась почти неделю — вплоть до переселения в квартиру Анны Анисимовны.

Сергей Саблин дежурил всего в третий раз, но уже, со свойственной ему самоуверенностью, полагал, что может составить правильное мнение о тех, кто входил в следственно-оперативную группу, хотя видел этих людей — кого в первый раз, кого во второй. Следователь был вялым и каким-то сонным, опера — пацаны зеленые, младше Саблина по возрасту. Единственным, кто вызвал у Сергея более или менее уважительное отношение, был эксперт-криминалист Ровенская, полная яркая женщина с громким уверенным голосом. Сергей уже дежурил вместе с ней в самый первый раз, вскоре после перехода из патологоанатомического отделения одной из московских больниц в Городское Бюро судебно-медицинской экспертизы.

В больнице они с Ольгой проработали чуть больше двух лет, сначала сидели в одном кабинете, вместе смотрели микропрепараты: Сергей неожиданно для себя всерьез увлекся гистологией. Он радовался, что может видеть Ольгу каждый рабочий день и разговаривать с ней, но несмотря на интерес к гистологии, ему все равно было скучно. Не было драйва, не было понимания, зачем все это нужно? Да, правильно поставленный диагноз — это очень важно, и когда патологоанатом исследует кусочки тканей и органов, взятых у больного во время операции, он занимается необыкновенно ответственным делом — микроскопической диагностикой. 90 % работы патологоанатома — это исследования для постановки правильного диагноза живым людям, и только 10 % приходится на вскрытия.

Осознавая всю необходимость своей работы, Сергей все равно не переставал думать о судебной медицине. И примерно через полтора года начал активно заниматься исследованиями трупов. К карьере судебно-медицинского эксперта он готовился всерьез.

С декабря 1995 года он, как и мечтал, работал в Городском Бюро судмедэкспертизы в судебно-гистологическом отделении Бюро, куда его взяли без дополнительного обучения, поскольку сотрудников катастрофически не хватало.

Работал он в гистологии с удовольствием, однако очень скоро столкнулся с вещами, понимать которые отказывался. В частности, его не переставало удивлять безразличное отношение экспертов к выставляемым ими диагнозам, когда речь шла о скоропостижных смертях. Да, там, где дело касалось явного криминала — огнестрельных и взрывных травм, повреждений тупыми и острыми предметами, транспортной травмы, отравлений, падений с высоты и так далее, — они готовы были землю рыть и ночами не спать, считая именно эти случаи «своей компетенцией». Скоропостижные же смерти судебно-медицинские эксперты мечтали отдать патологоанатомам и занимались ими спустя рукава и ни во что особо не вникая. Работая в гистологии, Саблин постоянно сталкивался в направлениях на судебно-гистологическое исследование с одними и теми же диагнозами — «хроническая ишемическая болезнь сердца», «кардиомиопатия» и «рак». «Раком» эксперты почему-то именовали любую опухоль или опухолевидное образование и ставили его непосредственной причиной смерти, чего, как твердо знал пришедший из патанатомии Сергей, быть не может. Никогда. Рак нарушает работу какого-либо органа, и вот прекращение работы этого органа как раз и является причиной смерти, а вовсе не рак как таковой. У них в патанатомии принято было относиться к диагнозам ответственно и взвешенно.

Однажды он получил для исследования микропрепараты, в направлении было указано: «Раковая интоксикация. Рак тонкой кишки». Сергей удивленно хмыкнул: раковая опухоль в тонком кишечнике — это вообще казуистика, там, как правило, образуются опухоли из эндокринных клеток или гладкомышечной ткани, как правило, доброкачественные, которые раком не являются по определению, поскольку рак — это злокачественная опухоль эпителиального происхождения. Диагноз вызвал у него вполне понятное недоверие. Он начал просматривать кусочки этой «опухоли» и очень скоро убедился в том, что недоверие его было обоснованным, ибо не обнаружил никаких признаков неопластического процесса. Признаки хронического продуктивного воспаления он видел, а вот того, что указано в направлении… Он еще и еще раз, делая небольшие перерывы, чтобы отвлечься и дать отдохнуть глазам, возвращался к присланным «стеклам», но все равно ничего не находил. Зато увидел нечто, напоминавшее фрагмент шестеренки, вывернутой зубцами внутрь. «Ёлки-палки, да это же гельминт!» — охнул Сергей. Обычный глист. За время работы в патанатомии гельминты ему не встречались, но учебные препараты со срезами глистов он помнил очень хорошо. Их и в самом деле трудно было с чем-то спутать. Скорее всего, в данном случае глист внедрился в стенку тонкой кишки из ее просвета, и вокруг него развились некроз и хроническое воспаление, постепенно образовав небольшую опухолевидную шишку. Вот эту шишку эксперт отделения экспертизы трупов и принял за рак.

Сергей отнес свое заключение заведующей гистологическим отделением и, конечно же, не удержался от язвительных комментариев по поводу профессиональной грамотности эксперта из танатологии.