Хирург. Бегун. Беглец - Юрий Волгин

— А? — Кир вздрогнул, и на какие-то секунды в его глазах вспыхнул проблеск разума. Он вцепился в руку странника и притянул его к себе. — Я видел, что произошло. Я вижу, что здесь происходило. О господи, Густав, я вижу это как наяву. Ты тоже? Нет?

— Я вижу только тебя.

— Странно.

Хирург схватил странника и отшвырнул его в сторону. Сам же истошно закричал, переходя на визг, и упал ничком, натянув альпинистский трос до предела. Странник быстро поднялся и постарался вытряхнуть снег, попавший за шиворот. И вдруг ощутил слабость.

Земля выпрыгнула у него из-под ног, превратившись из пола в стену. Из опоры в скользкий вертикальный забор. Густав потерял ориентацию и взмахнул руками, инстинктивно зажмурившись, а когда открыл глаза, то понял, что очутился в другом месте. Совсем другом.

Один.

Некоторое время он стоял, недоверчиво озираясь по сторонам. Вокруг раскинулась сухая, серо-коричневая, ровная площадь то ли пустыни, то ли пустыря. Было жарко, слишком жарко для зимы. И чересчур жарко для лета. Горизонт размыло марево. Странник сделал шаг в сторону и услышал хруст — его нога раздавила чьи-то белые кости, отмытые временем и иссушенные дождями.

— Где я? — прошептал Густав.

Он обернулся, но везде, куда ни падал его взор, лежала безжизненная равнина. Страннику вспомнился рассказ хирурга о том, как исчезали ученые «Гелиоса». Неужели они тоже попали сюда? Тогда почему не все возвратились? Или…

Густав стянул капюшон, шапку и расстегнул куртку. Солнце, стоящее в зените, пекло неимоверно. Ему захотелось пить, и он с наслаждением подумал о чистом снеге, который окружал его всего-то несколько минут назад, — ешь и пей одновременно сколько захочешь.

Наверное, нужно куда-то идти, но куда? И где сейчас хирург? Густав вздрогнул — ему почудилось, что перед ним возник Кир, но он был совсем один. Совершенно. Боль звонким ударом с отдачей вспыхнула в его голове столь неожиданно, что Густав зажмурил залитые потом глаза и снова увидел Кира. Ему показалось даже, что в лицо пахнуло холодом, но когда он упал на четвереньки, не в силах бороться с болью, то его руки зарылись в раскаленную мягкую пыль.

— Черт побери! Выпустите меня отсюда! — простонал Густав. — Оставьте в покое!

Он пополз вперед, морщась от боли и пота. Ему жизненно необходима была тень. Кир, как доктор, сказал бы, что…

Пальцы с хрустом вошли в снег, и странник задохнулся от ледяного воздуха, ворвавшегося в легкие. Снова была ночь, и снова температура явно не превышала минус десяти. Но как же так? Ведь эта пустыня…

Опять. Дикая жара, обрушившаяся на тело кузнечным молотом.

— О, нет, — сказал Густав. — Только не это, пожалуйста.

Он встал на колени и зашагал на четвереньках, как собака, низко опустив гудящую голову. Чем ниже он опускал голову, тем меньше давала о себе знать боль. Из-за нее странник не мог мыслить здраво, но оставались воспоминания. На этот раз не гремело никаких картинок из чужого прошлого, были слова хирурга о том, что Легион путешествует по аортам.

Не могло ли так случиться, что и Густав, благодаря частичке легионера в своей голове, отправился в долгое путешествие?

— И как вернуться назад? — спросил странник, обращаясь неизвестно к кому. — Кто тебе ответит, не Кир же…

Едва он произнес это, как свет погас, разлилось радужное сияние, в воздухе появилась морозная свежесть. Густав зачерпнул обеими ладонями снег и начал жадно его кусать. Затем перевернулся, как в лихорадке. В отдалении темнела чья-то фигура, и странник направился к ней, чувствуя, что силы совсем его покинули.

— Кир! Кир, я путешествовал в пространстве, как Легион! Я оказался в гребаной пустыне!

Мгновение — и он снова в пустыне.

Густав мог поклясться, что перемещение в пространствах происходило за какой-то крохотный промежуток времени, неизвестный и неведомый ни одному живому организму на Земле. Он опять остался один, посреди высушенного русла, прорезанного чистильщиком. Но снег и холод немного отрезвили его ум, придав уверенности и сил.

То, что сейчас происходило с ним, не убивало, а лишь выводило из себя. И в этом можно было отыскать некую закономерность, он уловил систему.

— Мысли и образы, — сказал странник безмолвному солнцу. — Мне нужно всего лишь думать о том месте и не вспоминать это. Господи, как трудно…

Он прижал пальцы к вискам и зажмурился до боли в скулах, представляя перед собой Кира. Языки ледяного воздуха, как бритвой лизнувшие открытые участки тела, возвестили о том, что опыт удался. Густав открыл глаза и тут же дал сам себе сильную пощечину, физически выбивая из головы все то, что туда залезло за последние минуты.

— Кир, где ты?! — крикнул он. — Нам нужно скорее выбираться!

«Скорее, скорее, скорее!»

— Сюда, — послышался слабый голос, и странник пошел на него.

Понадобилось совершить двадцать долгих шагов, прежде чем он нашел хирурга. Тот лежал на боку и рыдал. Соленые слезы не замерзали, но оставляли на его лице широкие блестящие следы, словно там проползла пара слизняков.

— Поднимайся. — Густав схватился за веревки, опоясывающие хирурга, и дернул его обмякшее тело на себя. — Поднимайся, сука!

В хорошие времена странник взревел бы от злости и отчаяния, но сейчас единственное, на что он был способен, так это тихо и едва слышно говорить.

— Надежды разума тщетны. — Кир захихикал. — В пустых глазницах бытия мы лишь пылинка, которая исчезает в прибое морского бриза. Машины без пассажиров, дети без будущего и котенок из прошлого. Мы влипли. Влипли, превратились в муху!

— Тупица, — пробормотал Густав, стараясь не вслушиваться в бред хирурга.

Он обошел его стороной, взялся за веревку, намотал ее на предплечье и потянул несопротивляющегося Кира по снегу, как сани.

Было тяжело. Даже слишком. Густав шел, спотыкаясь на каждом шагу, но еще больше сил из тех, что имелись в запасе, уходило на то, чтобы сосредоточиваться на разных мелочах. На предметах, которые ничего не значили. И не думать о пустыне.

Судя по тому, что Воронеж и снег не исчезали из поля зрения, справлялся с этим он пока что отлично.

У самого склона он оставил хирурга лежать на земле, сам же полез наверх, чтобы сесть за руль корабля и наконец-то перестать сдерживаться в мыслях, освободив захлебывающееся подсознание из песочного плена.

Кир, лежа на спине и бесконтрольно размахивая руками и ногами, орал во всю мощь легких:

— Машины без детей! Бездна вырванных глаз! Зубы на ветру! Я не пойму! У земли есть лица, в ней замурованные! Дети лежат околдованные! Я смотрю на Луну! Шею к ней свою вырываю и тяну! Странник, забери меня отсюда! Переговорщик! Младенцы! Боже мой, они вылезают у меня из пяток! Дети без пассажиров!

Густав сделал последний рывок, плюхнулся на сиденье и нажал на газ, медленно трогаясь с места и искренне надеясь, что Кир не повредит себе ничего жизненно важного. Ни на что другое у странника просто не осталось сил.