Свитер - Бланка Бускетс

Всем женщинам прошлого и настоящего, которые жили не как сонные мухи.

Особенно — маме и бабушке Жулии.

— Проходи, проходи! Родителей нет.

Многозначительные смешки.

— Дома только бабушка, она ничего не соображает. Проходи, говорю тебе!

Стук входной двери. Шаги — теперь уже по паркету. Это половицы скрипят, они всегда скрипят. А вот хлопнула другая дверь — очевидно, в комнате у внучки. Ох, внучка, внучка! Старуха вздохнула и вернулась мыслями к свитеру, который задумала ей связать. Это будет сюрприз. Она попросит Леонор, чтобы та купила шерсти, и примется за работу. Уже давно она наблюдает за внучкой и видит, что та носит только майки, которые не доходят ей и до пупка, — это мода такая, демонстрировать пупок, и Сандра от нее не отстает. Еще она ходит с голыми плечами, потому что теперь, как видно, модно и плечи оголять. Вообще-то уже холодно — зима все-таки, и Леонор устала ругаться с дочерью по этому поводу, только слова отскакивают от той как от стенки горох. Сандре шестнадцать, а девочки в этом возрасте такие упрямые, словно внутри у них железный прут, который ни за что не согнуть. Чем больше ругается мать, тем больше та оголяется. Конечно, Леонор никогда не умела настоять на своем, но теперь, похоже, вовсе опустила руки и ведет себя так, будто ослепла или оглохла, словом, не видит и не слышит ничего вокруг, на лице — вечная гримаса усталости. Старуха рада бы сказать ей: расслабься, дочка! взгляни на мир по-другому! — но, ясное дело, сказать ничего не может. Так что приходится молча смотреть, как дочь медленно вянет, хотя до старости ей еще далеко, — боже мой, ей всего-то пятьдесят лет! — теперь в пятьдесят женщины еще молоды. Когда ей самой было столько, женщины в таком возрасте считались пожилыми. Тогда все смотрели на нее так, будто она уже свое отжила, будто бурлящая вокруг жизнь ее больше не касается и ей остается только наблюдать за ней со стороны. Неприятно, когда тебя так воспринимают. И теперь, когда Леонор маячит перед ней с кислым лицом, ей хочется сказать: пройдет время, и тебе самой покажется смешным, что ты так мучилась из-за каких-то пустяков, сущей ерунды, ведь все твои страдания — сплошная, как теперь говорят, виртуальность. Вот именно, виртуальность.

Бабушка, виртуальный — это такой, который на самом деле не существует, хотя и кажется, что существует. Когда она потеряла речь, Марти сделал попытку приобщить ее ко всем этим компьютерным делам, — хотел ее развлечь при помощи этой машины. Оставь ее в покое, понизив голос, говорила ему Леонор, разве ты не видишь, что все это для нее — чистая фантастика? Бабушка вовсе не слабоумная и отлично соображает, я уверен, что у нее все получится и ей понравится; а если мы не будем ее развлекать, она просто засохнет в своем углу. Из угла до кровати, от кровати — в угол, шаркая ногами. Оставь ее в покое, настаивала дочь, она всем довольна, ей достаточно видеть, как мы ходим туда-сюда, разговариваем и все такое… А больше ей ничего и не надо. Да нет же, мама! Она отлично соображает, просто говорить не может. Марти упорно продолжал обучать ее азам информатики и, когда матери не было дома, подходил к старухе и начинал объяснять очередную диковинку: пойдем, бабушка, сядем за компьютер, увидишь, как это интересно! Он славный, ее внук, таких больше нет — чтобы были так же терпеливы, чтобы так смотрели на нее: не как на полоумную бабку, а как на обычного человека. Долорс охватывало приятное волнение, когда он помогал ей подняться и вел туда, где стоял этот чудной робот с экраном — не телевизор, а скорее кино, только маленькое, и видно в нем так хорошо, и краски такие яркие — а еще есть клавиши, как у пишущей машинки, только они так не стучат. На экране происходили неожиданные превращения и начинались всякие разноцветные чудеса. Марти начинал объяснять: видишь, бабуля, это — мышка, ее так называют, потому что она похожа на мышь — и формой, и хвостом, а если ты нажмешь вот сюда, то увидишь, что произойдет, — тут появится кот. И точно — на экране возникал котик, такой хорошенький, что она едва не плакала от умиления. Котофей бродил из одного места в другое, и прыгал, и смотрел на нее, и ходил, задрав хвост, и усаживался. Долорс сидела словно завороженная. Потом Марти говорил: ну, хватит забавляться с котом, попробуем что-нибудь посерьезнее, щелкал мышкой, и на экране возникали буквы и цифры, а кот исчезал. Старуху охватывало беспокойство. Куда делся кот, пыталась она спросить, но получалось только невнятное мычание, тогда она выхватывала мышку из руки внука и изо всех сил начинала жать на кнопки, но кот больше не появлялся — менялись лишь буквы и цифры. Марти смотрел на нее, а потом говорил: ладно, вижу, тебе больше по нраву кот, хоть ты — человек образованный и всегда любила узнавать что-то новое… Наверное, однажды наступает момент, когда хочется отдохнуть от учености, верно? Ладно, играй! Он оставлял ее развлекаться с забавным зверьком, который разгуливал вверх и вниз по всему экрану. Вот это и есть самая настоящая магия, думала старуха. Вот так-то, живешь-живешь и только на девятом десятке вдруг обнаруживаешь, что магия существует, и это при том, что всегда была скептиком и всему на свете находила рациональное объяснение. А теперь ничего не нужно объяснять, магия есть магия, она просто существует — и все. Это так же верно, как то, что существуют феи и ведьмы. Только находятся они, как сейчас говорят, в виртуальной реальности. Все переменилось, и манера называть вещи тоже. Внук расстроился и ушел. Через какое-то время он вернется, чтобы помочь ей доковылять до своего кресла в углу. Она сидит и улыбается — уж это-то ей доступно! — и знает, что Марти радуется, когда видит ее улыбку, улыбка — это ее способ говорить спасибо теперь, когда губы не могут произнести ни слова. Люблю, когда ты улыбаешься, бабушка! — подтверждает он.

Но что это за странные звуки доносятся из комнаты внучки? Словно Сандра чем-то подавилась. Что там происходит? Ох, — внезапно Долорс все поняла. Неожиданно, конечно, но огорчаться нечему. Все это делают, и теперь, когда для этого не надо жениться, а тебе шестнадцать лет и ты живешь с родителями… Понятно, что Сандра пригласила этого мальчика — это точно молодой человек, она же слышала его голос, — когда дома нет ни Леонор, ни Жофре. И Марти нет. Никого нет. Только Сандра и загадочный мальчик в той комнате. Чем они там могут заниматься? Наверное, тем же, чем она сама занималась с Антони? Вот бы войти сейчас в комнату с сантиметром в руках и снять с внучки точную мерку для свитера, теперь, когда она без одежды, это удобнее всего. Долорс представила, как, шаркая, она внезапно входит в комнату с сантиметром, и рассмеялась. Понятно, что все будет совсем не так, как в тот день, когда застукали ее и Антони… Господи, до сих пор стыдно вспоминать! И какую бурю вызвала эта история…

А Сандра и ее мальчик такой шум устроили, что только держись — ничего себе теперь детишки в шестнадцать лет! В свои шестнадцать она была сущим младенцем, ничего не знала о жизни, и монашки вбили ей в голову, что мальчики могут на нее только смотреть, но уж никак не прикасаться, потому что если прикоснутся, то она лишится очарования невинности. И никто не отваживался спросить, что это за очарование невинности такое, а монахиня, опустив веки, продолжала внушать, что это опасно, очень опасно, что за это можно заслужить вечную кару, что, конечно, покаяние на исповеди дарует благодать и отпущение грехов, однако есть грехи, которые Господь не прощает просто так, а ты-то ведь такая, какая есть, ты женщина, а женщины большие мастерицы совершать именно такие грехи. А потом обманывают мужчин. Как Ева со своим яблоком; гляди-ка, сколько времени прошло, а все это яблоко поминают. Мужчина — как яблоко, продолжала монахиня (была она на редкость уродлива, с кривым носом, который один только и торчал из-под накидки, укрывавшей ее почти до самых глаз). А вы знаете, что такое эти яблоки? Стоит их попробовать, так и утратишь рай навеки! К тому же в сердцевине самых сочных и красивых плодов живут черви. Здоровенные, отвратительные, жирные черви — такие, что вы и представить себе не можете. Монахиня вновь прикрыла глаза, а они переглядывались друг с дружкой и тихонько хихикали себе под нос, хотя в общем-то верили ей, а смеялись потому, что в их возрасте смех вызывало абсолютно все, ведь среди них почти не было старшеклассниц — в то время не так много девушек имели возможность получить среднее образование. Этот рассказ про яблоко запал им глубоко в душу. Долорс каждый раз, как видела мужчину, представляла себе яблоко — с красными блестящими боками, круглое, но не слишком аппетитное, поскольку она вообще не очень любила яблоки, — и, вспомнив поучения монахини, задумывалась, что за ужасный червяк сидит у него внутри.