Имперский сыщик. Аховмедская святыня - Дмитрий Билик

Высокий хотел возразить, но на всякий случай замолчал, когда по улице проехал экипаж. Не хотел, чтобы даже посторонний прохожий, мимо шествовавший, бубнеж услышал, хотя полностью речь тут разобрать трудностно. А когда вновь стихло все, продолжил:

— Что по Витольду, этому выскочке, делать, я тебе позже скажу. Он у меня еще хлебнет сполна. Но время нужное должно прийти. Чтобы все мнение о нем сами составили, без подсказок. А я уж зерно сомнений засею.

— Хорошо. Еще приказы будут?

— Будут. Есть эльфариец, Элариэль, нос свернут у него на правый бок и глаз правый наполовину прикрыт. Сидит обычно на углу Толмачевского и Никольского переулков, значитца, и обитает рядом. Видел он, как ты козлоногого убил. Понимаешь, к чему я?

— Понимаю, нужно устранить.

— В самое ближайшее время. Прямо сейчас туда езжай, к утру чтобы в морге лежал. Как ты его найдешь, кого расспросишь и все остальное — меня не интересует.

— Ясно, — коротко ответил низкий.

— Последнее… — Высокий замялся, точно размышляя, спрашивать или нет. Но все же сказал: — Я до конца только не понимаю одного. Допустим, влезть в императорский музей — это одно, но как обнести его смог? Там же вещей вдоволь было. Сам вытащил или помог кто?

— К делу это не относится. Мой хозяин наказал исполнять все ваши распоряжения, а как — уже неважно.

— Ну-ну, — хмыкнул собеседник. — Вот потому вас, гоблинарцев, и не любит никто. Ясно никогда не выражаетесь, все себе на уме.

— Я не говорил, что гоблинарец, — возразил низкий. — Мне идти уже, светать скоро начнёт. Или еще что сказать хотите?

— Иди уже, каверзник.

Странной, чуть подпрыгивающей походкой выскочил во внутренний двор невысокий. Ночь моршанская хоть и звездная выдалась, луна вон тоже серебристым боком подсвечивает, а все же не удалось в нем ровно ничего разглядеть. Сам непонятный, человек или прочий, фигура в черное завернута, только пристальнее присматриваться начнешь, а он до угла дошел — и юрк куда-то, будто и не было его.

Если б кто чужой подслушивал, шпик затаившийся или сам Господь Бог, то ожидал бы после, чтобы высокий вышел. Ан нет. Заглянешь в пристройку — там пусто уже, только дверь вовнутрь неплотно затворена. Оно что значит? Что если и был кто здесь, то ушел через полицмейстерство. Может, и вовсе не покинул его, а до сих пор там ходит.

Только Моршан к тому равнодушен. Столица Славии спит беспробудным сном. И все равно ей, что тут заговорщики толкуют, что в полицмейстерстве человек с дурной совестью появился, что вскорости в Захожей слободе не самый честный эльфариец умрет. Безразличен ко всему Моршан, не верит чужим слезам и горестям, впрочем, как и всегда.

Глава 9, в которой появляется призрачный шанс выйти на след Черного

Крепкий табурет под орчуком скрипнул, но с его тяжелой тушей справился. Вздохнул Мих, отер пот, по шее скатывающийся, — так часто бывает, когда с улицы раскаленной в погреб земляной заходишь или ледник, — и стал за хозяином следить. Витольд Львович снова марлю к лицу поднес, но, вопреки духу (хотя вовсе и не смердит покойник, вполне ничего), близко подошел.

Элариэль лежал перед ним. Самый обычный эльфиец: руки рыхлы, ноги худы, живот по бокам растекся. Только кожа странно потемнела, но доктор (к слову, тот же, что и в прошлый раз) сказал, это оттого, дескать, что кровь свернулась. Нос и вправду, как оговорено было, направо скошен, заметно так, про глаз теперь не разобрать, оба закрыты. Слева, у сердца, прореха с застывшей темной юшкой. Но не аккуратная, как у Логофета была, а небрежная, развороченная.

— Удар нанесен сбоку, меж ребер, — точно услышал мысли Миха покойный доктор. — Могу предположить, что эльфиец спал…

Ну еще бы, хмыкнул про себя орчук, конечно, почивал, ведь в комнате съемной его и нашли.

— …но услышал преступника. Даже попытался сопротивляться, — зачем-то поднял он одну из рук мертвеца.

— Обломаны ногти, — констатировал Меркулов, поэтому заинтересованному орчуку даже не пришлось привставать, дабы рассмотреть, что там да как. — Он что-то держал?

— Нож.

— А в кулаке другом что зажато?

— Не знаю, Ваше благородие. Не смог раскрыть.

— Мих, — позвал Меркулов.

Скрипнул табурет, и орчук оказался на ногах. Вот неймется им, только хорошо пристроился. Подошел, позыркал, языком даже поцокал, взял холодный кулак в руки.

— Только аккуратнее, не сломайте, — взмолился врач.

Справился орчук, не без труда, но разжал. Сцепил кулак покойный крепко, будто там бриллиант какой был, а оказалось, тю — тряпица. Даже вздохнул от разочарования. А вот Витольд Львович оживился, даже бинт смоченный от лица оторвал. Ветошь темную взял аккуратно, пощупал, понюхал и улыбнулся, как умалишенный. Потом переменился, разговаривать стал сам с собой.

— Итак… Я лежу, с левой стороны нож, — он сжал руку. — Слышу, как кто-то залезает в комнату. Успеваю схватить незнакомца и ударить ножом, — короткий взмах, от которого даже доктор вздрогнул, — но не попадаю по нему, лишь удается полоснуть по краю плаща. Разрезаю его, небольшой клочок остается в руке, и в следующую секунду меня убивают.

— Господь с вами, нельзя такое говорить, накличете, — забормотал Мих.

Витольд Львович на это лишь рукой махнул, дескать, прекрати, и стал клочок плаща исследовать. Щупает его, щупает, того и гляди дырку протрет. Потом к доктору мертвецкому подошел, руку пожал.

— Спасибо, Альберт Карлович, мы пойдем.

Мих только удивился: когда только успел познакомиться? Вроде все время подле господина был, а имени доктора не запомнил. Но подумать не успел, в Меркулова точно дьявол вселился, ни минуты не может спокойно усидеть. Вот и сейчас: только был — а уже нет его, наружу выскочил. Неужто там интересное что? Тут и прохладнее, и не в пример тише. Нет, тянет его на пыльную улицу с раскаленным камнем. И не спросит: «Чего ж ты, Мих, мил человек, ходишь так медленно, вроде не торопишься? Не жмут ли тебе новые сапоги»? А ведь видит Господь, какие мучения орчук испытывает, каждый шаг с трудом дается, какая тут беготня…

Все ж пришлось подыматься вслед за господином. Служба есть служба, как бы тяжело она ни давалась.

Сразу дыхнул жаром и пылью разгоряченный проспект, закричали десятками голосов его обитатели, ударил в нос запах конского