Годунов. Кровавый путь к трону - Александр Бубенников

А еще поразило послов, о чем поведал в своих записках московский летописец, что на протяжении семи верст от стана нового царя Московского Бориса Федоровича по обе стороны проезжей дороги стояли хорошо вооруженные пешие ратники с пищалями. И повсюду, всем чужакам на страх, разъезжали статные конные с саблями на могучих откормленных конях. Невысокие татарские послы на своих убогих низкорослых лошадках выглядели просто карликами на фоне воинского могущества нового царя-полководца Годунова. Они были настолько напуганы, слыша беспрерывную устрашающую стрельбу, рыки и хохот грозных пеших и конных, что, представ перед глазами Годунова в окружении воевод и думских бояр с воеводскими полномочиями, поначалу просто забыли, зачем приехали, выполняя ханское поручение. Но затем, успокоившись, вспомнили и заговорили о предложении хана замириться и «сотворить добрый мир между царствами на много-много лет». Вот и великая причина закатить последний великий «примирительный» пир с чужаками-татарами, да и со своими.

И был пир на весь мир, вряд ли только в честь ханских послов, запросивших мира с Москвой, скорее для всего победного русского воинства, умеющего побеждать врагов и недругов не только в чистом поле открытого встречного боя, но и на пиру, с открытыми друг другу пьяными сердцами и душами.

Годунов с кубком меда в руках обнял захмелевшего боярина Федора Никитича и громко, чтобы слышали его братья, да и все бояре за столом пиршества, нарочито веселым голосом сказал:

– Думаешь, я не знаю, Федор, что ты вызвал в Москву моего друга-родича Богдана Бельского с войском, хотя я его не вызывал, решивши попридержать на всякий случай?

Захмелевший Федор Никитич и не думал скрывать ничего в свободном, пьяном разговоре, когда все вроде успокоилось и замирилось. Не удивившись вопросу, он дернул щекой и ответил смело и независимо:

– Да, вызвал, чтобы тот был готов со своими вооруженными людьми из его вотчин дать отпор набегу татар…

– …Или помочь тебе с братьями, Шуйскими и Мстиславскими посадить на престол слепого Симеона Бекбулатовича… – перебил второго думского боярина Годунов. – Не только у тебя есть верные люди, которые моего друга-родича вызывают для попытки… – Он не договорил – «захвата власти, переворота, организации волнений», но твердо посмотрел прямо в глаза старшему Романову, требуя объяснения.

– …Да, вызвал Бельского, чтобы попридержать тебя, широко шагающего к царству… и позабывшего содержание духовной несчастного Федора… Ведь ты знаешь, что была такая духовная царя, писанная перед самой его смертью, и я знаю об этом… Так-то, Борис Федорович…

Моментально помрачневший Годунов последним усилием воли взял себя в руки и равнодушным голосом потребовал:

– Вот и скажи, как на духу, Федор, что было писано в духовной. Воспользуйся присказкой: что у пьяного на языке, то у трезвого на уме… Сам о духовной сказал так, что она у тебя в мозгах врезалась…

– А в духовной царя Федора Борисовича было написано, чтобы меня, Федора Никитича Романова, на царство поставить и дать мне в помощь, считай, что в соправители, тебя, Борис Федорович, и твою сестру, царицу Ирину Федоровну…

– Спасибо и на этом, – хмыкнул пьяным голосом Годунов, – значит, я снова правитель-соправитель, как раньше, при покойном Федоре Блаженном, а главным правителем на троне тебе быть по духовной… Не ты ли помогал Блаженному духовную писать? – грозно повысил он голос. – Отвечай честно, ты или не ты? Блаженному, страдающему хворями, трудно такое написать было, даже додуматься до такого – снова определить меня в соправителя при правителе Романове. Так это ты писал духовную для Блаженного?

– Я, – без страха пьяно икнул Романов. – А ты через свою свояченицу Екатерину Шуйскую помог отправить на тот свет царя, как ты называешь его, Блаженного…

– Хорошо еще, что не меня обвинил в отравлении царя Федора, – равнодушно произнес Годунов. – Спасибо и на этом, второй боярин… – И, подначивая на доверительный пьяный разговор старшего Романова, продолжил: – Думаешь, я не знаю, кто по Москве распускал и распускает слухи, что Годунов убил Дмитрия-царевича и вот теперь добрался шурин до своего зятя-царя?…

– За все слухи я не отвечаю, но знаю, кто пытался отравить Дмитрия-царевича и его мать Марию… – дерзко и пьяно изрек Федор Романов. – Кто на ножички его подтолкнул. Конечно, не ты, но ты же сам знаешь, кто мстил всем последним Рюриковичам, кто мою матушку Анастасию отравил, кто отравил ее сына, несчастного Федора… У нас с тобой один источник – мститель Дмитрий Иванович, что из небытия пришел и в небытие уйдет… Он-то, надеюсь, не только меня, но и тебя просветил, что мстит за гибель Дмитрия-внука, а если глубже копнуть, за грех предательства клятвы целования креста моего прапрадеда Василия Темного, за отравление его соперника за трон Дмитрия Шемяки…

– Воистину, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, – сказал нарочито весело Годунов и почему-то задумался на секунду о том, что не видел в этом войске своего «мстительного Дмитрия Ивановича из небытия». – Слава богу, что мы с тобой высказались по поводу духовной царя и по князю Симеону… Сейчас-то признаешь мои права на царство, я же не собираюсь тебе мстить, что ты меня хотел обойти и сам взойти на престол…

– Отравленный вашей Екатериной царь хотел меня поставить на престол, говорил, что лучше соправителя, чем шурин Борис, не найти… – пьяно улыбнулся Федор Романов. – Твоя взяла… Забываем про князя-слепца Симеона, забываем про то, что тебя, Борис Федорович, помурыжили с возведением на престол, палки в колеса твоему царскому поезду… Скажу как на духу, при братьях моих и соратниках: «Ступай на царство без промедления! Твоя взяла!» За тобой удача, раз такой пир с ханскими послами учинили, идя сюда воевать с татарами. Но и ты слово дай, дай нам «царский обет» никого не притеснять, не ссылать, не казнить в течение хотя бы трех-пяти лет. И Романовы признают твое великое самозванство на престол, твое избрание на царство, а…

– Слово! – не дав ему договорить, кивнул головой Годунов. Потом подумал и продолжил, так же пьяно и весело: – Ты же хотел сказать «а не то», Федор, говори, не порть веселья пьяного пира… Я ведь должен знать, чего мне ожидать и чего мне бояться…

– При выполнении твоего «тайного царского обета» ничего не бойся в своем великом самозванстве на трон… А нарушишь обет, будет тебе другой самозванец… Я его начал изготавливать из праха и пепла, но пока приторможу процесс изготовления, раз такое чудо, раз такой пир с татарами вышел, раз «мстительный Дмитрий Иванович», истребив последних Рюриковичей, сам на этом пиру вусмерть упился…

И зверски напились тогда на пиру не только счастливые братья Романовы, перепились все бояре и воеводы, и сам Годунов крепко «принял на грудь» перед тем, как возвращаться в столицу «победителем татар».

Это была чудесная метаморфоза, когда не война, а многодневное пиршество на Оке сплотило русское войско, дворянство, а главнокомандующий Годунов завоевал великую поддержку и симпатию мелкопоместного дворянства и одержал бескровную победу над соперничающими с годуновской партией боярскими партиями Романовых, Шуйских и Мстиславских.