Кто смеется последним - Юрий Львович Слёзкин

нет более интересных вещей на свете, о которых стоило бы писать и ради которых стоило бы изощрять свои таланты?”

Здесь мы не удержались от искреннего комплимента, заверив m-me, что мы оказались бы безнадежными слепцами и тупицами, если бы, сидя рядом с нею, стали утверждать противное. Но, увы, профессия обязывает нас не только восхищаться прекрасным, но и погружать свой анализирующий ланцет в гноище жизни во имя торжества справедливости и добродетели.

Получив на все наши вопросы полные и исчерпывающие ответы (гипнотизера пригласил к m-me Мопа де Бизар, в чьей корректности не приходится сомневаться, что же касается имени гипнотизера, тождественного с именем вожака повстанцев, то, — как справедливо заметила наша гостеприимная хозяйка — все арабы носят одинаковые имена Абдалла или Махмутов, как все русские — называются Иванами, а потому удивляться нечему), мы распрощались с m-me Мопа и ушли к себе в редакцию с радостным сознанием, что действительность обращается к нам не только одной своей теневой стороной, но являет и совершенные образцы безупречной чистоты, детской мудрости, красоты и покоряющего обаяния. Наши современники должны быть счастливы, что среди них живут такие божественные создания, как m-me Мопа».

ГЛАВА ПЯТАЯ— ДВАЖДЫ ДВА — ПЯТЬ

На бульваре Сен-Жермен Виньело отстал от процессии и зашел в греческую столовую, рядом с Сорбонной, пообедать. Он охрип, покрыт был с ног до головы густым слоем пыли, проголодался, как вол. Его встретили студенты рокочущим «ура». Характерную коренастую фигуру художника в широкой оливковой блузе знали все. Латинский квартал считал его своим мэтром.

— Друзья мои, я счастлив, — закричал Виньело с порога. — Сегодняшний день показал мне, что мы еще на что-нибудь годны. Я не знаю, кто автор этого фарса, но он состряпан талантливо, и я рад, что мне удалось принять в нем участие, хотя бы в роли сценариуса. Друзья мои, меня мучит жажда. Я охотно разопью с вами бутылочку-другую вина и поделюсь своими впечатлениями.

Ему очистили место в конце длинного стола, покрытого весьма сомнительной свежести скатертью, усеянной крошками хлеба, украшенной жирными пятнами, сплетавшимися в замысловатый узор, загроможденной разномастой посудой. Проворный гарсон в малиновом бархатном жилете и с феской на голове подал ему литр красного вина, полый, зеленого стекла стакан и порцию мидий по-гречески. Молодежь сгрудилась вокруг художника, готовая слушать, негодовать или смеяться.

— Итак, — начал Виньело, уписывая коричневую острую бурду, в которой плавали улитки, — сегодня знаменательный день. Передо мной раскрылась последняя страница моей книги «Вот человек». Это апофеоз — лучше которого не придумаешь. Респектабельный фрак вывернут наизнанку. Оборотная сторона медали, на лицевой стороне которой написано: «Pour la merite», а на задней: «Продается с публичного торга». Акционерная компания — ЛагишВанбиккер-Дюкане — по распродаже Франции. Сигары, черт возьми, сигары!

Художник громыхнул кулаком по столу.

— Какие сигары? — спросило его несколько голосов.

— Социализм, ценой в одну сигару «Non plus ultra»! Каждому лестно курить сигару. Но не всегда это умеют делать, друзья мои! Многие закуривают не с того конца, и тогда результат получается весьма неожиданный. Уверяю вас. Черт возьми! Это может кончиться взрывом! И я первым бы поднес спичку. Этакий веселенький фейерзерк в честь господ, умеющих курить сигары! Что вы на это скажете, друзья мои? Мы бы потанцевали с вами, не правда ли? Да, да, я читал эту гнусную газетку, но она не стоит того, чтобы ее так ругали, — напротив, я бы раздавал ее даром по всем рабочим кварталам, как наиболее убедительный агитационный материал. Какой шутник толкал их под руку писать такой жестокий обвинительный акт против самих себя?.. Флипотт? вы говорите, что затронута ее честь?.. Ошибаетесь, друзья мои. Ее честь восстановлена… И я сейчас иду к ней, чтобы на коленях просить у нее прощения… Не улыбайтесь. Впервые гнусный аноним восстанавливает; помимо своего желания, семейное благополучие… Да-да… друзья мои — на днях я приглашаю всех вас на маленькое торжество… Что? подарки? Конечно, мы охотно принимаем подарки от добрых друзей… Но только не сигары… Нет!.. Мы их не умеем курить…

Виньело пошарил у себя в объемистом кармане блузы и достал прожженную трубку.

— Эта дама вполне нас удовлетворяет, — сказал он. — А теперь я предлагаю выпить за родича нашего, гостеприимного хозяина Абдаллу-Бен-Сид-Мустафу! За которого из двух? И за того, и за другого. Я плохой революционер, а потому не разбираюсь вполне — который из двух лучше. Во всяком случае — тот, которого я видел у m-me Мопа, весьма живописен и еще более остроумен. Он заставил смеяться весь Париж. Это чего-нибудь да стоит. Одним ударом он спутал всю игру. Переменил маски. Заставил плясать фокстрот нагишом на глазах у всех. Это гениальный комедийный автор. Второй Бомарше! Уверяю вас, друзья — для того, чтобы подготовить революцию во Франции, прежде всего нужно заставить ее смеяться! Наш смех похож на гильотину: те, над кем нам случилось посмеяться, уже не встанут. Их можно считать мертвыми. Я пью за Абдаллу-Бен-Сид-Мустафу — революционера и комедианта!

— Вы забываете Коростылева, — подхватило несколько голосов, — русского эмигранта, веселого самоубийцу!

— Я готов выпить и за Коростылева, — согласился Виньело, расплескивая вино в высоко поднятой посудине, — тем более, что он напомнил нам о стране, в которой давно уже раскусили таких молодчиков, как Лагиш. Марсельский скетч Коростылева стоит того, чтобы за него выпили!

— Ура!

Все поднесли к губам свои стаканы. Но внезапно Этьен остановил их резким взмахом руки.

— Трр! Стоп! одну секунду внимания! Взгляните, сеньоры, на столик, что стоит особняком у окна со всем нам знакомой зеленой занавеской. Вы видите? Там сидит господин, хранящий торжественное молчание и предпочитающий нашему обществу дрянной листок «Action Frangaise». Я спрашиваю его, почему он не присоединится к нам и не подымет вместе с нами стакан вина? Отвечайте, m-r, если вы не хотите быть изгнанным из нашего общества!

Виньело принял угрожающую позицию. Он вскочил на стул, одной ногой упираясь о край стола, — оливковая блуза его раздулась. Все обернулись в сторону незнакомца.

Одинокий посетитель медленно опустил газетный лист, который он перед этим читал, и со спокойной улыбкой на широком гладко выбритом скуластом лице в свой черед взглянул из-под густых бровей на шумную компанию. Вся его приземистая тяжеловатая фигура, облаченная в мышиного цвета драповое пальто, не проявила ни малейших признаков удивления или беспокойства. Напротив того, незнакомец улыбался все шире и благожелательней. Он