Сын менестреля. Грейси Линдсей - Арчибальд Джозеф Кронин

как-то пригласила его на чай. Только раз. Но мне и одного раза хватило. Он сидел на краешке стула, поджав губы и словно язык проглотив со страху, а руки у него дрожали так, что чай выплескивался из чашки.

— По крайней мере, он хотя бы не был плейбоем, мадам.

— Нет, не был. Хороший, трудолюбивый пастырь, и при этом невыносимо скучный. Я была счастлива, когда ему дали собственный приход. Могу я предложить вам чашку чая?

— Я пришел в надежде, что меня угостят вашим знаменитым чаем, — улыбнулся своей неотразимой улыбкой Десмонд. — И я рад, что вы меня не разочаровали.

Она потянула за шнур звонка рядом со стулом и отложила книгу — прекрасно переплетенное издание «О подражании Христу» — со словами:

— Я получила Фому Кемпийского[21] от вашего отца, которого хорошо знала и любила.

— Я благодарю вас, мадам. За своего отца и от себя лично.

В эту минуту принесли чай. Слуга осторожно поставил тяжелый серебряный поднос со старинным сервизом марки «Споуд» и трехъярусной вазой для пирожных.

— Спасибо, Патрик, — произнесла мадам, а когда Патрик вышел, поклонившись и бесшумно закрыв за собой двери, добавила: — Ирландские слуги, если их как следует вышколить, лучшие в мире, отец. Но если этого не сделать и распустить их, они сразу становятся худшими в мире. Запомните мои слова. Они вам еще пригодятся при общении с прислугой в доме священника.

— Нашу добрейшую миссис О’Брайен испортить невозможно. Скорее, она испортит нас.

— Я вовсе не желаю, чтобы меня портили! — отрезала мадам, которая, похоже, восприняла слова Десмонда как мягкий упрек в свой адрес. — Или чтобы меня окружали одни только лизоблюды. Патрик — мой дворецкий и одновременно шофер, его жена Бриджит — замечательная кухарка, ей помогает на кухне деревенская девушка Морин. А сын одного из арендаторов три раза в неделю приходит ухаживать за моим скромным садом.

Десмонд никак не прокомментировал полученную информацию, словно хотел показать, что мадам слишком много говорит и это дурной тон.

В результате ей ничего не оставалось делать, как заняться подносом с чаем.

— Сливки? Сахар?

В ответ Десмонд только покачал головой. Тогда она протянула ему чашку чистого чая — горячего, ароматного и очень вкусного. Мадам внимательно следила за тем, как он с видом знатока осторожно отхлебнул чай, и вопросительно подняла брови.

— Мадам, ирландский чай всегда хорош, но этот, словно манна небесная, должно быть, послан Небесами.

— Нет, вовсе не Небесами. Он доставлен нам прямо с особой цейлонской плантации. Что вы будете есть?

Десмонд взял два тончайших, восхитительных на вкус сэндвича с водяным крессом и отставил тарелку.

— Как? А торт?! Бриджит не переживет, если вы не попробуете хотя бы кусочка. Я-то думала, что все викарии обожают пирожные и торты.

— Не только викарии, но и священнослужители в целом, — улыбнулся Десмонд, послушно взяв кусок роскошного домашнего торта, и весьма остроумно рассказал забавную историю об отце Бошане и шоколадном торте.

Однако мадам, вовремя вспомнив, что собиралась проявить строгость к молодому священнику, даже не улыбнулась.

— Мне не нравится, когда высмеивают доброго пастыря. Однажды я слышала проповедь вашего отца Бошана. Она меня тогда просто потрясла.

— В Уинтоне, мадам?

— Да. Я как-то была там проездом.

Десмонд сидел, не в силах произнести ни слова. Его вдруг захлестнуло какое-то странное чувство, необъяснимое ощущение того, что когда-то, давным-давно, он уже мельком видел эту замечательную женщину, которая теперь сидела рядом с ним и предлагала ему вторую чашку чая.

— Я с нетерпением жду, что вы поделитесь со мной своими кошмарными впечатлениями о Килбарраке. После Рима вы, должно быть, испытали настоящий шок.

— Никакого шока, мадам. Я ведь ирландец, впрочем, как и вы, добрая госпожа. Что действительно меня потрясло и заставило испытать несказанную радость, так это воистину прекрасная, великолепная церковь, где мне, скромному рабу Божьему, дозволено служить нашему Создателю. И здесь я не могу удержаться, чтобы не сказать о неожиданном удовольствии получить приглашение на чашку чая в согретом Божьей благодатью доме дарительницы этой изумительной церкви.

— К чему столько слов, отец Десмонд?!

— Когда меня что-то трогает до глубины души, я сразу глупею и начинаю слишком много говорить. Проще говоря, я не просто люблю, а обожаю эту церковь и благословляю ее дарительницу.

— Я тоже люблю свою церковь, отец Десмонд. Только это и держит меня в ирландской глуши. Это, да еще мой дом, который я тоже люблю. После смерти мужа мне пришлось стать деловой женщиной, а в Дублине у меня головной офис с многочисленным персоналом. И мне волей-неволей приходится туда ездить. Однако, так как у меня есть своя выделенная телефонная линия, я стараюсь принимать решения здесь и выбираться в Дублин по возможности реже. — Тут она замолчала, а потом спросила: — Но почему мне приходится говорить с самой собой?

— Потому что я вас внимательно слушаю, мадам. Возможно, до вас дошли странные истории о моем пребывании в Риме. В них нет ни капли правды. Я просто старался быть вежливым. И мне было скучно. Но какое счастье оказаться на родине, в обществе ирландской леди, такой очаровательной и утонченной, такой благородной и — о Боже! — дорогая мадам Донован, вы должны остановить меня… Я пришел сюда, исполненный решимости быть с вами таким же невежливым, как и вы со мной тогда, в воскресенье, в церкви. Но я получил такое удовольствие от общения с вами сегодня днем, что теперь сам не знаю, что говорю. — С этими словами Десмонд решительно поднялся. — А сейчас мне пора идти… Сегодня вечером у меня молитва на благословение, а наш добрейший каноник требует от меня пунктуальности.

— Тогда в следующий раз вы должны прийти пораньше, — тепло улыбнулась мадам, тоже встав с места. — Я провожу вас до дверей.

На секунду задержалась рядом с ним в мощеном портике. На небе уже показались первые звезды.

— Ну разве не божественно? — выдохнула она. — Божественный вечер. Если вы опаздываете, Патрик может вас подвезти.

— Спасибо, но не надо, мадам. Я с удовольствием прогуляюсь.

— У нас здесь есть короткий путь через лес к церкви. Как-нибудь я вам покажу. Доброй ночи, Десмонд, — протянула ему свою нежную теплую руку мадам Донован.

— Доброй ночи, дорогая мадам.

Она смотрела, как он энергично шагает по подъездной дорожке, и ей вдруг почему-то ужасно захотелось, чтобы он оглянулся.

И он действительно оглянулся.

Когда Десмонд скрылся за высокими воротами, она прошла к себе в комнату и посмотрела на себя, возбужденную и разгоряченную, в зеркало. Ей понравилось то, что она там увидела, и она