Дело о сумочке авантюристки - Эрл Стенли Гарднер

– Разумеется, – ответил Мейсон. – Поэтому я и задал вопрос.

– А я предпочитаю воздержаться от ответа, – учтиво сказалДиксон.

Мейсон взглянул на поверенного:

– Иногда уклончивый ответ дает больше информации, чемкатегорический, мистер Диксон.

– Совершенно верно, мистер Мейсон. Я тоже не раз приходил ктакому выводу. Кстати, когда я спросил вас, почему вы заинтересовалисьтрагической смертью мистера Фолкнера, вы, по-моему, ответили, что, видимо,будете представлять некую особу, предъявившую иск к Фолкнеру. Могу япоинтересоваться, в чем состоит сущность этого иска? Почти уверен, что вы незахотите ответить мне на этот вопрос.

– Иск этот связан с составом лекарства для лечения рыбок, –заметил Мейсон.

– О, вы имеете в виду то лекарство, которое нашел ТомГридли? – поинтересовался Диксон.

– Вы, похоже, хорошо осведомлены, мистер Диксон.

– Приходится наводить справки, когда в деле замешана твояподопечная, мистер Мейсон.

– Что ж, вернемся к нашему разговору, – продолжил адвокат. –Итак, Фолкнер прочно сидел в седле, пока Женевьева внезапно не потребоваларазвода. Совершенно очевидно, что она должна была получить от него свою долю.

– Это уже давно решенный вопрос, мистер Мейсон.

– Да, но это решение, должно быть, встало Фолкнеру поперекгорла. Из всесильного босса он вдруг превратился в равноправного пайщика.

– Разумеется, – с известной долей самодовольства ответилДиксон. – Но с тех пор, как закон штата считает супругов равноправнымипартнерами, жена имеет право на получение того, что оговорено при подписаниибрачного договора.

– Вы разговаривали по этому поводу с Фолкнером?

– О да.

– Он рассказывал вам о подробностях?

– Конечно.

– Он сам пришел к вам и сообщил об этом добровольно?

– Но, послушайте, мистер Мейсон, вряд ли вы действительнодумаете, что такой человек, как Фолкнер, станет бегать ко мне, чтобы сообщитьту или иную деталь.

– Но вы были заинтересованы в этом?

– Естественно.

– Значит, я могу предположить, что вы спрашивали его обэтом?

– О тех вещах, о которых я хотел знать, да.

– И вам было интересно знать обо всем?

– Я не знаю, знал ли я обо всем, мистер Мейсон, потому чтоне знал, чего еще не знаю. Я знаю только то, что знаю. – И Диксон улыбнулсяадвокату, желая показать, что он готов идти навстречу Мейсону, сообщив ему тесведения, которые известны ему самому.

– Могу я поинтересоваться, когда вы последний разразговаривали с Фолкнером? Полиция рано или поздно все равно задаст вам этотвопрос.

Диксон, не торопясь, поднес палец к лицу и началразглядывать свой ноготь.

– Я полагаю, что вы разговаривали с ним вчера вечером.

Диксон поднял глаза:

– Что заставляет вас так думать?

– Ваша нерешительность.

– Я просто задумался.

Мейсон улыбнулся:

– Нерешительность можно назвать и задумчивостью, но она темне менее остается нерешительностью.

– Правильные слова, мистер Мейсон. Очень правильные. Хочусказать вам, что я был в задумчивости и, как следствие, в нерешительности. И ядо сих пор не знаю, отвечать ли мне на ваш вопрос или подождать, пока меня неспросит об этом полиция.

– У вас есть причины не отвечать мне?

– Я сам себе задаю этот вопрос.

– Есть нечто, что вы хотели бы скрыть?

– Разумеется, нет.

– В таком случае я не вижу причин молчать.

– Возможно. Да, наверное, я смогу это сделать. Отвечу вам навопрос.

– Итак, когда вы последний раз разговаривали с Фолкнером?

– Я действительно разговаривал с ним вчера.

– В какое время?

– Вы имеете в виду наш личный разговор?

– Я хочу знать, когда вы разговаривали с ним с глазу на глази когда по телефону.

– Что заставляет вас думать, что я разговаривал с ним потелефону, мистер Мейсон?

– Потому что вы дифференцируете личный разговор и просторазговор.

– Боюсь, мистер Мейсон, что вы играете со мной, как кошка смышкой.

– Я все еще жду ответа, – перебил Мейсон.

– Вы, разумеется, не уполномочены официально задавать мнеэтот вопрос?

– Угадали.

– В таком случае предпочитаю не отвечать. Как вы будете наэто реагировать?

– Очень просто, – ответил Мейсон. – Я позвоню моему приятелюлейтенанту Трэггу, сообщу ему, что вы виделись с Харрингтоном Фолкнером в деньубийства, точнее, даже вечером, когда он был убит, и что вы, видимо,разговаривали с ним по телефону. На этом моя миссия закончится, и вашадальнейшая судьба меня интересовать не будет.

Диксон снова посмотрел на свои ногти, потом кивнул, словнопришел к определенному решению. Но он продолжал хранить молчание – грузнаяфигура с бесстрастным лицом, восседавшая за огромным письменным столом. Потомеще раз молча кивнул, словно вел разговор сам с собой. Мейсон тоже выжидательномолчал.

Наконец Диксон заговорил:

– Вы привели очень сильный аргумент, мистер Мейсон. Оченьсильный. Наверное, вы отлично играете в покер. И суду, вероятно, приходится свами очень трудно. Да, очень трудно…

Мейсон хранил молчание. Диксон снова кивнул пару раз ипродолжал:

– Я уже и сам подумывал, не позвонить ли мне в полицию и нерассказать ли обо всем, что знаю. Но, с другой стороны, вы тоже рано или позднополучите эти сведения, даже если я вам их сейчас и не дам. Но ведь вы так и несообщили мне подробно, почему вы этим интересуетесь.

Он взглянул на Мейсона, словно ожидал ответа на этотбезобидный вопрос, но тот молчал. Диксон нахмурился, посмотрел на письменныйстол, затем медленно, осуждая, покачал головой, но и это не произвело наМейсона никакого впечатления. Внезапно, словно приняв окончательное решение,поверенный положил ладони на стол и сказал:

– Мистер Фолкнер вчера разговаривал со мной несколько раз,мистер Мейсон.

– Лично?

– Да.

– Что ему было нужно?

– Это уже другой вопрос, мистер Мейсон.

– Значит, у меня есть веские причины задать его.

Диксон беспомощно поднял руки, потом забарабанил пальцами постолу.

– Хорошо, мистер Мейсон. Речь шла о сделке. Фолкнер хотелвыкупить треть, принадлежащую Женевьеве.