Леди и Некромант - Екатерина Воронцова

Он скинул истончившийся полог и швырнул в вывертня ком ловчей сети. Нити силы распрямились, чтобы, столкнувшись с преградой, эту преграду облепить, опутать… тварь свалилась с потолка, но в полете умудрилась перекрутиться. Она билась в сетях, оставляя ошметки оплавленной шкуры, и нити силы трещали.

Воняло паленым.

И дерьмом.

Открыла было рот Оливия… но Милия успела раньше.

Скрещенные пальцы.

И слово.

Короткое Слово, произнесенное на запретном языке. И тварь вдруг затихла, обмякла… а в следующее мгновенье собственная сеть Ричарда судорожно сжалась, разрезая вялое тело вывертня на куски…

Леди не…

Леди много чего не делают. Не ковыряют пальцами в носу. Не копаются в грязи. Не обзывают мальчишек нехорошими словами… и не только мальчишек.

Не устраивают истерик.

Не плачут на людях.

И вообще… единственное, дозволенное проявление чувств: обморок. Да и то, полагаю, исключительно в силу невозможности справиться с обмороком усилием воли. Я и не пыталась.

Тварь.

Сеть, свившаяся из ничего… и шипение, и вонь, и куски шкуры… черное, как деготь, пятно, которое расползалось… и Милия.

Я не поняла, что именно она сделала, но знала — это из-за нее тварь разрезало на куски. И голова, вытянутая, словно дыня, голова покатилась к моим ногам…

Вот тогда-то сознание меня и покинуло.

А вернулось…

— И давно вы догадались? — голос Ричарда звучал где-то рядом.

— Недавно.

Это Милия.

И она тоже где-то рядом, но дальше, левее Ричарда.

— Когда не стало этой девочки… она была влюблена в него. Глупышка… никогда не понимала этого. — Милия бесконечно устала, если позволила отразиться этой усталости в голосе. — Любовь, заставляющая забыть обо всем… чушь…

— Вы мужа не любили.

Это прозвучало обвинением, и Милия спокойно ответила:

— Было время, когда я испытывала к нему симпатию. Отец постарался. Мы жили… древний род, родовое гнездо, где пауков больше, чем людей… какие люди? Я, отец и моя нянюшка, которая осталась, потому что идти ей было некуда. Я бесприданница. Хорошей крови? Кому это сейчас интересно. Вы забыли о том, на что способна правильная кровь.

Я не спешила открывать глаза.

Быть может, конечно, и нехорошо подслушивать чужие беседы, но вот слишком мало я знаю о нынешнем мире, чтобы выжить. А спрашивать не у кого. Вот и будем собирать информацию иначе.

— И когда Тарис попросил моей руки, отец согласился. И меня убедил. Как же… молод, относительно красив для простолюдина… тогда он и вправду был симпатичен, без лысины и живота. Состоятелен. И любит меня… правда, в последнем отец ошибся. Тарис любил женщин в принципе, но паче женщин — власть.

Я сосредоточилась на ощущениях.

Лежу.

Это понятно. Где лежу? На чем-то мягком… приятно пахнущем… ладно, потом посмотрим.

— Брак со мной упрочил его положение. И когда старый градоправитель умер…

— Сам?

— Не знаю. Кажется, это был несчастный случай… поймите, тогда меня интересовало совсем другое. Каюсь, была глупа, но… мне было шестнадцать. И все шестнадцать лет я провела в холодной дыре, развлекаясь перешиванием прабабкиных платьев. А теперь к моим услугам были лучшие портные города… балы, вечера… о да, я всецело отдалась этой новой жизни. Я даже по-своему полюбила мужа, который эту жизнь обеспечивал. Помилуйте, да у меня впервые появились украшения!

— И вам не было дела до градоправителя.

— Именно… определенно, это был несчастный случай… его завалило… или утонул в реке? Простите, не помню. Главное, что Тарис занял это место… выкупил дом. Я стала самой известной дамой в городе. И этим гордилась.

Зачесалась пятка.

И руку мою кто-то держал… вот крепко так держал. Ричард?

Вряд ли Милия, ей-то точно не за чем… а Ричард? Пульс проверяет? Иной причины я не видела.

— Несколько лет я была счастлива… единственное, у меня не получалось забеременеть. Тариса это… огорчало.

Пауза.

И тихий голос Ричарда:

— Вывертни не способны завести потомство. В обычном смысле. Они… обоеполы. И когда приходит срок, создают гнездо. Охотятся, но жертв не убивают. Стаскивают их в тихое место…

— Прошу прощения. — Милия прервала рассказ, за что я была ей весьма благодарна. — Но это не то знание, которого мне не хватает для полного счастья.

Вот уж верно.

Я мысленно ее поблагодарила. Мое живое воображение и без того дорисовало, что именно вывертень способен сотворить с беззащитными людьми…

— Извините, лайра… значит, вы просто жили? И никаких признаков?

— А какие должны были быть признаки? Тарис… он был обыкновенным человеком. Пожалуй, чересчур любвеобильным. И как ни странно, но ему отвечали взаимностью. Я не понимала! Нет, я не желала понимать.

Я все-таки решилась открыть глаза.

Где я?

Полагаю, в личных покоях Милии. Ей к лицу лиловый.

Обои в узкую полоску.

Плотные гардины. Низкая мебель, выглядящая несколько тяжеловесной, но не лишенная очарования. И Милия в стеганом халате. Она сидит на кресле, словно на троне. Прямая спина. Горделивая посадка головы. Руки на подлокотниках кресла.

И халат — чем не мантия.

— Оливия, — она обратила внимание на меня. — Вам лучше?

— Да, благодарю.

Я лежала на кушетке. А Ричард сидел рядом и за руку держал. Правда, стоило глянуть на него, как руку он моментально разжал и пересел на низенькую скамеечку. Вообще-то она для ног предназначена была, но некромант устроился на ней, что кур на насесте.

Если ему удобно, то и пускай.

Я села.

— Я предлагала воспользоваться нюхательными солями, но ваш спутник отказался.

Что ж, за это я была ему весьма благодарна.

Нюхательные соли были у моей бабушки, уж не знаю, где она их доставала в Советском Союзе, но воняли они изрядно. Запах из тех, что и мертвого подымет.

— Вы многое слышали? Впрочем, не важно… наш брак разваливался. День за днем, год за годом… Тарис… уделял внимание другим женщинам. И с каждым годом все меньше заботился о моих чувствах. Если поначалу он как-то скрывал свои романы, то в последние годы…

Она махнула рукой:

— Вас интересует не это…

— Почему же. — Ричард поерзал, все же скамеечка была узенькой и жесткой. — Полагаю, вы не единожды высказывали свое недовольство…