Совершенство - Клэр Норт

Я сохранила письмо вместе со всем остальным.

Теперь я не могу вспомнить Паркера. Я не помню его лица, его прикосновений, его тела, его слов, его дел, наших дней.

Но есть у меня одна мысль, за которую я цепляюсь в настоящее время: в конце недели, которую мы провели вместе, у меня появился и развился вкус к комедии.

Он забыт, но я изменилась.

У меня нет слов, чтобы выразить, насколько это чудесно.

Некоторые фантазируют на тему того, как их спасают пожарные.

Фантазия, очевидно, включает мускулистых мужчин с вымазанными сажей потными лицами, браво продирающихся сквозь пламя, не смеющее коснуться их, обутых в тяжелые сапоги. Они подхватывают с пола недвижимую жертву и несут ее на плече; грудь у нее вздымается, волосы развеваются вокруг на удивление не пострадавшего лица, и спаситель доставляет ее в безопасное место, залитое лунным светом.

Пережив спасение пожарной службой Стамбула, я берусь утверждать, что все это совсем не так.

Наглотавшись дыма, я потеряла сознание. Очнулась я, охваченная болью, на каталке в машине «Скорой помощи» и увидела, как женщина с лицом, напоминающим гниющую картофелину, срезает с моих ног брюки. Я попыталась заговорить, но легкие жгло нестерпимым пламенем. Я попыталась шевельнуться, но мои иссиня-бледные руки бессильно болтались, как плети. Другая женщина, помоложе, с накрашенными черно-коричневой помадой губами и густым слоем теней вокруг глаз, наклонилась ко мне и спросила по-турецки, на языке, который я с трудом понимаю:

– Вы меня слышите, мэм?

Она дала мне воды. Вода обжигала, и мне захотелось еще.

– Мэм, вы можете назвать ваше имя?

– Хоуп, – ответила я, прежде чем вспомнила, что надо врать. – Меня зовут Хоуп.

Женщина постарше продолжала срезать с меня одежду, совершенно не обращая внимания на происходившее вокруг. Двери «Скорой» были открыты, и я слышала, как все еще бушевал огонь, видела отблески пламени на гудронном покрытии дороги, слышала крики суетившихся людей и грохот рушившихся перекрытий. Кто вызвал сюда пожарных? Скорее всего я никогда об этом не узнаю: какой-то безымянный незнакомец, спасший мне жизнь.

– Вы испытываете…

Далее последовала серия слов по-турецки, которые я не поняла, но которые сопровождались жестами, возможно, указывавшими на места, где я могла чувствовать боль. Я таращилась на нее непонимающим взглядом, чувствовала на зубах сажу, ощущала, как воздух рвался через мой внезапно очистившийся нос, мгновенно обожженный изнутри. Я покачала головой, и молодая врач смущенно улыбнулась, пытаясь найти другие слова на более легком языке.

С резким треском пожилая удалила остатки моей штанины, разорвав ее по шву. Тело оказалось на удивление нетронутым ожогами, за исключением кусочка на тыльной части икры, хотя я не смогла припомнить, как повредила ее.

Молодая прослушала сердце, легкие, измерила давление и наложила на лицо маску. Я очень мало что поняла из последовавшего разговора, в котором молодая проявляла неуверенность, а пожилая – незаинтересованность, пока, наконец, та, что постарше, не поглядела на меня и не рявкнула на строгом и жестком английском:

– Тошнит? Перед глазами плывет? Да?

– Да.

– Больница, мы поедем в больницу. Есть семья, друзья?

– Нет.

– Посольству сообщать?

– А это обязательно?

Она уставилась на меня, как на слабоумную, затем отвернулась.

– Мы едем в больницу, – еще раз рявкнула она и, немного подумав, заключила: – Вы в порядке. Почти в полном.

В больнице меня поместили в отсек, огороженный небесно-голубыми занавесями. Медсестра подключила меня к кардиомонитору, снова измерила мне давление, поставила на палец датчик кислородного монитора. Пока она всем этим занималась, появился врач и прослушал мои легкие, потом выслушал врачей со «Скорой», обследовал глаза с миниатюрным фонариком, изучил цифры на дисплее, осмотрел ожог на тыльной стороне ноги, потом еще один, на левой ключице, и еще – на внутренней стороне левой руки, поцокал языком, затем улыбнулся мне и повторил слова пожилого врача:

– Вы в порядке! Почти в полном.

Потом повернулся к врачу-ассистентке, девушке в сером платке, куколке с раскрашенным личиком, отдал ей распоряжения и торжественно удалился. Девушка повернулась ко мне и сказала на безукоризненном английском:

– Мэм, у вас ожоги средней степени и отравление продуктами горения. Мы поставим вам ингаляторную маску и подержим до утра под наблюдением. У вас есть медицинская страховка?

– Да, – прохрипела я.

– Это хорошо. Я составлю для вас полный эпикриз, который вам понадобится при обращении в компанию.

С этими словами она также удалилась.

Я пробыла в больнице до тех пор, пока не кончилась первая доза препарата в ингаляторной маске. Никто не пришел проверить мое состояние, кроме ночной санитарки, спрашивавшей, не хочет ли кто чаю. Она привыкла видеть незнакомые лица, и мое присутствие ее не удивило.

После пяти часов, проведенных мной на больничной койке, сестра отодвинула занавеси и удивилась, увидев меня. Она посмотрела на мою карту, потом на мое лицо, неловко улыбнулась и ушла. Несколько минут спустя появилась старшая сестра, проделала те же манипуляции, улыбнулась так же неуверенно, как ее коллега, повернулась ко мне спиной и воскликнула голосом, разнесшимся по всему отделению:

– Кто принимал эту больную, а?!

Я раздумывала, не попытаться ли зарядить еще одну дозу гепарина в ингаляторную маску, чтобы раздуть историю со своими ожогами, но больница уже забыла обо мне. Иногда лишь бумажная волокита поддерживает в тебе жизнь – а без нее даже люди с запоминающимися лицами могут умереть от чужой забывчивости.

В рваной одежде, завернувшись в заляпанный пятнами от чайной заварки халат, я тащилась по сонным коридорам больницы, пока не наткнулась на отделение со стационарными больными, где дежурная сестра спала, а свет был притушен. У лежавшей на боку женщины с перевязанной головой, подложившей руки под щеку, словно ребенок, я утащила пару брюк и какие-то довольно великоватые мне туфли. У древней старухи с прилепленными к ноздрям и углу рта трубками я украла семьсот лир в различных купюрах. Я переоделась в туалете, села на пол и тряслась, пока накатывавшие волны тошноты сотрясали мир у меня под ногами. Я глотнула воды, и мне стало лучше. Глотнула еще и чуть не подавилась. Я скорчилась над унитазом, натужно кашляя и ловя ртом воздух.