Половинка - Ольга Гусейнова

Мужики… некоторые из них ходили взад-вперед, словно думу думали. Но все поголовно мертвыми глазами смотрели в пустоту и даже «звенели» от проморозившего их холода. На миг показалось: дотронься — и рассыплются, словно ледышки. Но от боевых магов шла молва, что белые иномирцы крепко держат свои жертвы, забирая разум, душу и оставляя лишь одно желание — согреться. Найти живое существо и забрать его тепло для хозяина.

Закусив меховую рукавицу, чтобы не застонать от душевного раздрая, я впервые наблюдала за ищущими. Сначала дико хотелось разораться, чтобы выплеснуть горе за всех нас. За людей и за весь Эйр! Затем трусливо отползла подальше от обрыва и жуткого зрелища. Мои спутники остались наверху изучать обстановку, а двое «ушли» на разведку. Растерев покалывающие на морозце щеки варежкой, я отвернулась от риирцев и села. И тут взглядом наткнулась на чьи-то ноги, торчавшие из небольшого сугроба в трех шагах.

Яркий лунный свет ничего не прятал, наоборот, словно подсвечивал, не давал укрыться мелочам, подчеркивая синюшные, обмороженные, без нескольких пальцев мужские ноги в оборванных по колено штанинах. Потрясенно подняв глаза, я увидела развевающуюся на ветру домотканую рубаху и заскорузлые руки в грязи и крови. Волосатую грудь в разорванном до живота вороте. Широкие ссутуленные плечи, как если бы мужик зябко ежился. И наконец заглянула в лицо… зомбяку. Широкое, скуластое, синюшное, с неопрятной бородой, в которой застряли снег и льдинки, с темными пятнышками веснушек… Когда-то, наверное, лицо вполне покладистого деревенского трудяги-мужика. А теперь из-под нечесаных лохм «смотрят» пустые, покрытые молочной пеленой глаза замерзшие, бездушные, страшные…

Каждой частичкой своего тела я ощутила напряжение, исходящее от этого, в сущности, мертвеца. Напряжение чуждой магии белых! Будто ко мне невидимые щупальца тянулись, искали мое тепло, жаждали его забрать. Я закричала от ужаса — зомбяк дернулся с невообразимым звуком звона сосулек и весенней капели, а затем, протянув руку со скрюченными пальцами, двинулся ко мне.

Позади мертвеца возник Тиж, мгновенно превратившись в сгусток тьмы. Окутал синюшного зомбяка, продолжавшего протягивать ко мне руку и согнувшего ногу в колене, чтобы шагнуть. Зомбяка стремительно накрыла чернота. Жутчайшее мгновение: риирец будто прошел сквозь мертвеца и материализовался передо мной, заставив захлебнуться собственным воплем и, булькнув, замолчать.

Хейго выдернул меня из снега, посадил в подкатившиеся сани. Дальше я таращилась на рассыпающегося прахом зомбяка, а сани неслись прочь, вынуждая меня вцепиться в поручни, чтобы не вылететь на какой-нибудь кочке. Но мой крик услышали. Сначала в сгущающихся сумерках послышался усилившийся многократно ледяной перезвон. Догадавшись, что означает совершенно неподходящий для этого места и времени звук, я сжалась от ужаса.

Мои спутники ускорились, санки летели, развевались черные плащи на ветру. Мы вынырнули из-за холма и увидели двигающуюся в нашу сторону от деревенской околицы толпу некогда живых жителей. Как деревянные шагали… страшной безмолвной толпой… под ледяной перезвон…

Я опять тоненько заныла, испуганно поджимая руки и ноги, до боли в пальцах цепляясь за санки.

— Молчи! — грозно прошелестел Хейго рядом. — Что бы ни случилось, только молчи. А еще лучше — закрой глаза!

Как можно закрыть глаза? Не вняв совету, я завороженно смотрела на зомбяков, следовавших за нами по санной колее. Сани петляли между высокими валами, не переворачиваясь лишь благодаря темным.

— Тьма! — ветер донес до меня злой возглас парящего впереди Тижа.

Резко обернувшись, я застонала от ужаса: мы несемся под уклон, а внизу, протягивая к нам руки, поджидает с десяток голодных ходячих мертвецов.

— Закрой глаза, Оли! — повторил Хейго.

Наверное, я бы не вняла то ли отчаянной просьбе, то ли приказу, но ласковое обращение из детства и юности словно чудо сотворило: согрело, предложило верить. Послушно закрыв глаза, я услышала:

— Доверься мне.

Зажмурившись, я ощущала, как екает сердце на каждой кочке, как горят щеки от ледяного ветра и дрожат руки от жуткого перезвона чужих отмороженных конечностей.

В какой-то момент, ощутив полет, я невольно открыла глаза и стала свидетелем нереального действа: двое риирцев, будто огромные черные птицы в упряжке, тянули сани по воздуху. А пятеро других превратились в черный огонь, пожирающий все на своем пути. Пламя Тьмы мгновенно поглощало тело очередного зомбяка, высасывая из него то ли остатки жизни, то ли чужой силы, — затем на светлый подлунный снег осыпался темный пепел. А черное пламя тем временем устремлялось к новой добыче.

Так жутко…

Я зажмурилась, втянув голову в плечи и еще крепче цепляясь за сани, хотя куда уж больше, почти срослась с ними. А перед глазами стоял пепел, падавший на белый снег, и черное живое пламя, метавшееся над этим снегом. Значит, вот какой у иномирцев истинный облик, маскируемый плащом, облик, который они не торопятся открыть людям! Сама Тьма неистовая, беспощадная и сжигающая все в пепел!

Холмистую местность мы покинули, больше не останавливаясь. Более того, даже не замедляясь. Мне прямо на ходу дали мешок, в который я завернулась и, прикрыв глаза, из-под ресниц наблюдала за спутниками.

Темные приняли прежний вид, но смотреть на них по-прежнему я больше не могла. Тем не менее, стоило светло-голубому взгляду с беспокойством остановиться на мне, страх отпускал.

— Благодарю, — прошелестел голос Хейго.

— За что? — чуть не плача, просипела я, уставившись на него. — За то, что нарушила приказ и закричала? Накликала беду и… ищущих?

На его лице не отразилось недовольства, а смотрел пристально, будто в душу заглянуть хотел. Наконец едва заметно улыбнулся:

— За доверие! Все будет хорошо… леди Оливия.

Я могла поклясться, что у Хейго чуть не вырвалось «Оли», но он, запнувшись, закончил, как было договорено на время похода. Наверное, я сошла с ума в этом бесконечном кошмаре и холоде, но от его заминки в груди неожиданно потеплело. А скупая, быть может, показавшаяся улыбка подарила надежду на хороший исход и успокоила.

Чтобы самой себе не напоминать нахохлившегося воробья в гнезде, я расслабилась и шепнула:

— Это вам спасибо! За все!

Второй день подряд бушевала метель, но мы упорно продвигались к сердцу бывшей Цветаны — Дворцу Малина, о великолепии которого я заставляла себя не думать, оказавшись на чужбине в скромном домике, в стесненных обстоятельствах. Зато теперь, в качестве беззаботного груза, периодически заметаемого снегом, мне никто не мешал предаваться воспоминаниям, согревавшим сердце. Подозреваю, не без участия Хейго, по-прежнему пекшегося обо мне. Но против ничего не имела, волей-неволей предвкушая встречу с Домом, каким бы он ни был.