Война. Истерли Холл - Маргарет Грэм

На самом дне вместе с шарфом, который связала ему Энни, и запасными носками, с которыми, как вспомнила Вероника, так долго сражалась Эви, лежал его дневник. Она посмотрела на Ричарда, который сказал только:

– Решать тебе.

Пока она читала последнюю запись из дневника, Ричард проверил ботинки Оберона и потянул за каблук, который не шелохнулся. Он казался довольным. Он сказал:

– У него есть компас, в противном случае он был бы в одном из каблуков. У него вполне есть шанс вернуться, если…

Вероника перебила его:

– Послушай, Ричард. Послушай это. «Конечно, солнце встает и садится вместе с ней, но если она счастлива и любима, то чего еще желать? Полагаю, этим и велика любовь – она не требует удовлетворения для себя. Господи, прошу, пусть он переживет этот кошмар, и я смогу помочь ему в этом. Для ее блага».

Ричард протянул руку и забрал у нее дневник.

– Думаю, нам не стоит его больше читать. Нам этого знать не нужно.

Вероника посмотрела на свои руки и на грязь, засыпавшую ей юбку. Она не плакала уже несколько дней, но на этот раз не удержалась.

Близ Нев-Шапель, 20 марта 1915 г.

Джек и Оберон тащились впереди Роджера и Саймона. Немецкие уланы, кавалеристы, которые, видимо, потеряли своих лошадей, отняли их рюкзаки и сняли все шнурки и тесемки, даже ремни, и свалили их в большую кучу. Капитан Брамптон оставил при себе свои кожаные подтяжки и ремень, как подобало офицеру, чтобы его уважали, или, может, боялись? Немцы сняли со всех солдат часы, но Оберон свои сохранил.

Дождь моросил все так же, как и несколько часов назад, когда их схватили; их пинками привели в сознание, когда нашли рядом с воронкой от снаряда, залитых по уши грязью и кишками, под жужжание мух, которые кружили над телами и закрывали небо. Джек на секунду подумал, что он был на лугу, где роились пчелы. Кажется, Эви в письме говорила о пчелах? Что-то про медовый кекс? Очередной пинок под ребро вернул его в сознание, где стояли грохот и вонь.

Немец наставил на них винтовку, пока они поднимались из грязи, а вокруг них все так же стоял шум сражения, грохот артиллерии, треск пулеметов.

– Schnell, – прорычал он с ненавистью в глазах. Ну, кто не наставил бы оружие на врага, который часами вел огонь, а потом двинулся вперед со смертью и ненавистью в его глазах? Если подумать, им даже повезло, что их не изрешетили там же, где они и лежали. Джек протер рот тыльной стороной руки; можно побиться об заклад, что так и было бы, не выкрикни Оберон в последний момент: «Бросайте оружие! Сейчас же, Джек, или я сам застрелю тебя!»

Джек спросил его теперь, пока они шли в сопровождении немцев с их рюкзаками на плечах в направлении фронта, а сумерки освещались огромными оранжевыми шарами и земля тряслась под ногами:

– И что, Об, правда бы ты меня застрелил?

– Разумеется, застрелил бы. Прямо в сердце, чертов ты идиот, Джако, – он ухмыльнулся. Джако? Джек только что осознал, как назвал своего капитана.

– Извините, сэр, я не в себе. Больше не повторится.

Он быстро обернулся вокруг, но никто не слышал, все были слишком заняты тем, что тащили свои ноги – по бокам, позади них, спереди, – здесь было много тайнсайдцев, несколько индийцев, бедные они засранцы. Слишком холодно для них. Слишком холодно для них всех.

Оберон поскользнулся на грязи, и Джек поймал его, вскрикнув, когда все ружья оказались наготове, заряженные яростью.

– То, что я назвал вас, ну, вы знаете, Об. Просто… Ой, ну не знаю, не каждый день меня сбивает с ног снаряд и будят пинками, только чтобы я обнаружил ружье, направленное мне в пузо.

– Не проблема, Джек, хорошо иметь рядом друзей из дома. Лучше, чем перед незнакомцами, правда ведь?

Джек почувствовал, как кровь пульсирует у него под воротником. Снаряд взорвался и разлетелся шрапнелью, которая резанула его над ухом, а ее осколки были на его руках, на спине и на ребрах – как и у них всех, подумалось ему. Что было важнее – он потерял время, они все его потеряли, когда взрыв разметал их, словно кегли, разодрав им одежду и плоть и отправив в страну снов. По крайней мере, они не были мертвы, как те, кто остался. Нет, они были обесчещены, они трусы, они сдались. Его начало тошнить.

– Schnell, – снова сказал их старший, ударив Джека прикладом. Черт, это было больно. В этом плече тоже была шрапнель.

– Джек, – предупредил Оберон, – не делай ничего. Просто иди.

Каждый шаг отдавался болью, тревожа раны, хотя они и были совсем легкими, а его голова готова была взорваться каждую секунду. Он оглянулся на Саймона:

– Ты в порядке, парень?

Саймон помогал Роджеру, который хромал и стонал. Джек пошел назад и взял Роджера на себя.

– Давай, иди к своему начальнику.

Он услышал смех Оберона, когда Саймон высказался, подмигнув ему:

– Да уж, он чертовски тяжелый. Практически мертвый груз, но когда он им не был? Уж не знаю, насколько все, что происходит, реально, но этого точно запинают, если он упадет.

Джек хмыкнул.

– Не искушай меня.

Они продолжали брести вперед, миля за милей, и трое из Ли Энд оказались рядом с ними – Джим, Дейв и Майк, – и они по очереди помогали тащить денщика, а потом к ним в этом деле присоединился и Оберон, что поразило уланов, да и других пленных, от начала до конца колонны. Казалось, что Роджер был без сознания, хотя почти никаких видимых ран не наблюдалось. Как их сержант, Джек принимал на себя львиную долю ударов за растягивание колонны. Это казалось хорошим наказанием за пленение. Стыд от того, что они сдались, ранил его сильнее, чем шрапнель.

Они все ползли вперед, сквозь сумерки навстречу ночи, и Роджер правда казался мертвым грузом, его приходилось просто тащить. Была очередь Джима и Джека, когда к конвоирам по обеим сторонам присоединились уланы на лошадях и с пиками, которыми пинали их на ходу, звеня шпорами и уздечками в перерывах между взрывами.

– Джек, – снова предостерег Оберон, когда Джек занес руку, чтобы отмахнуться от пики. Он продолжал переставлять ноги, но в желудке было такое ощущение, будто ему перерезали горло, настолько его мучили голод и жажда.

Он взвалил Роджера на спину, но молодой Дейв подхватил его:

– Оставьте, сержант, я возьму его. Майк будет вместо Джима.

Джек немного отстал, наблюдая за уланами, чтобы сделать все это менее невыносимым, ведь теперь его задевала большая лошадь, а не человек. Они все тащились друг за другом, и теперь их освещала только луна. Джек мог слышать звон лошадиных сбруй, ружья, кашель, проклятия, приглушенные разговоры. Джим, идущий прямо за ним, сказал:

– Никогда не думал, что окажусь здесь. Думал, буду либо дома, либо в могиле. А не вот так.