Москва не принимает - Наталья Андреева

Леонидов тут же обиделся за своих. Но вынужден был признать, что с физподготовкой у итальянских полицейских все в полном порядке. И на лицо все, как один, – сплошной Голливуд. Нарочно их, что ли, таких подбирают?

– Зато они тупые, – надувшись, сказал он тогда. Леонидов был уверен, что красивые мужчины умными не бывают. А теперь собирался это доказать.

Два широкоплечих красавчика в полицейской форме, которая им, кстати, безумно шла, на девиц внимания не обращали. По их лицам сразу видно: люди на работе.

– Кто я? – вздохнул Алексей. – В общем-то, никто. Но я был последним человеком, с кем разговаривал покойный.

– Так это вы с ним пили? – обрадовался переводчик.

– Я, – признался Алексей.

– Где его документы? У дочери? Он был в одной рубашке с коротким рукавом. Так где его паспорт?

– Скорее всего, в пиджаке. То есть в замшевой куртке. Он ее, видимо, оставил в кафе.

– Удивительная беспечность! Там же паспорт! И наверняка деньги! Ох уж эти русские!

– А что, в Италии воруют? – нашелся Алексей.

– Если только ваши соотечественники, – не остался в долгу переводчик. И старательно выговорил: – Русская мафия.

– А я всегда думал, что первые мафиози появились в Италии, – огрызнулся Леонидов. – Я почему-то уверен, что «наши» за вещичками Геннадия Михайловича присмотрели, пока он отлучился в клозет. У меня дальнозоркость, поэтому я вижу, что замшевая куртка по-прежнему висит на спинке стула. И почему-то уверен, что паспорт и деньги тоже на месте.

– Хорошо, идемте в кафе.

– Минуточку. Я скажу два слова врачу.

– Врачу? Какому врачу?

– Нашему. Ваших я что-то поблизости не наблюдаю.

– Зачем мертвому доктор?

– Понятно: экономите на всем. Кризис.

– Я уже понял, что с вами будет трудно говорить, – вздохнул переводчик. – Мне всегда был непонятен русский юмор.

– Однако по-русски вы говорите прекрасно.

– Я два года жил в Питере.

– Как вы хорошо это сказали: Питер. Понравился город?

– Город да.

– Понятно. Я сейчас. Обождите.

Алексей торопливо подошел к стульям, где сидели Наденька и Анна Васильевна, и сделал знак рукой врачу: на минутку.

– Что случилось? – взволнованно спросила та. – Выяснили? Кто умер?

– Надин отец, – тихо сказал Алексей.

– Да вы что?! – ахнула Анна Васильевна и в ужасе прикрыла ладонью рот.

– Как она? – Он кивнул в сторону Наденьки.

– Лекарство начало действовать. Она немного успокоилась.

– Можно дать ей еще одну таблетку фено…? Как там его?

– Еще одну?

– Рано или поздно ей придется сказать. А она в таком состоянии…

– Понимаю, – кивнула Анна Васильевна. – Пожалуй, еще одну можно. Но не больше. Господи, что же теперь будет с девочкой?!

– Мы с женой ее не оставим без помощи. Но вы тоже поймите, – он тяжело вздохнул. – Остаться здесь Надя не может, у нее виза кончается. Довезем девочку до Москвы. Надо узнать, есть ли у нее родственники в столице? Бабушки, дедушки, дяди-тети. А если не в столице, то где?

– Послушайте, я одинокая женщина. Она может пока у меня пожить.

– Вам же в понедельник на работу, – напомнил Алексей.

– А вам разве нет?

– Так-то оно так, – он снова вздохнул. – Ладно, до понедельника что-нибудь придумаем. Сегодня только воскресенье.

– Пойду к ней.

– А я к ним, – он кивнул на полицейских.

– А как он… Ну, умер?

– Плохо умер. Подробностей пока не знаю, но дело тухлое. Все, я пошел.

Столик Манукова был в таком виде, будто хозяин отошел на минутку, но сейчас вернется и продолжит приятное времяпрепровождение. Алексей вспомнил, как Геннадий Михайлович ему сказал, что абонировал этот столик на весь день, вплоть до того момента, как объявят посадку. Почему же Мануков не находился рядом с дочерью? И она к нему не подходила. Он пил в кафе, она забилась в самый дальний угол зала. Между отцом и дочерью словно черная кошка пробежала. Впрочем, точно так же Наденька вела себя и с Темой, общения и тем более поддержки не искала. Затаилась и строила планы, как растаться с жизнью.

– Садитесь, – предложил Леонидову переводчик. На свободные стулья сели итальянцы.

– Это его вещи? – Переводчик кивнул на замшевую куртку.

– Да, – подтвердил Алексей.

– Не возражаете, если мы осмотрим карманы? В вашем присутствии, – торопливо добавил итальянец. – Нам нужны его документы, а вы просите, чтобы его дочь мы не беспокоили.

– Еще раз хочу похвалить ваш русский. Вы отлично выражаете свои мысли. Я могу подтвердить личность потерпевшего, что касается его документов, то вы можете их взять и ознакомиться, – Леонидов кивнул на пиджак. Итальянец тут же перевел, и один из сотрудников полиции с бесстрастным лицом занялся вещами Манукова.

– Я путаюсь в терминах. Что такое потерпевший? – спросил у Алексея переводчик.

– Человек, которого убили. На языке нашего правосудия.

– Убили?! Дева Мария! Да как такое возможно?! – всплеснул пухлыми ручками итальянец. – Он выпил слишком много коньяка, – переводчик указал глазами на бутылку, стоящую возле тарелки с бутербродами, и поцокал языком: – Це-це-це… Русские всегда много пьют.

– Я ему помогал пить. К тому же господин Мануков на выпивку был крепок.

– Как вы сказали? – заволновался итальянец. – Я не понял.

– Да бросьте! Если вы два года жили в России, то этой лексикой владеете в совершенстве. Или вы скажете, что русские морозы пережили, попивая кофеек?

– Мне не понятен русский юмор, – сердито заявил итальянец. – Я водки не пью, чтоб вы знали!

– А говорите, Питер понравился, – подмигнул Алексей. – Выходит, не видели вы России, а? Ладно, оставим эту тему. Значит, вы хотите оформить смерть Геннадия Михайловича как несчастный случай?

– Это и был несчастный случай.

Итальянцы что-то быстро-быстро заговорили на родном языке. Алексею показалось, что они спорят.

– Вам или кому-то придется позвонить в страховую компанию, – сказал наконец переводчик. – Вот его полис, – он положил на стол разноцветный конверт из турагентства. – Все документы, по счастью, здесь.

– Хорошо, я поручу это моей жене, – кивнул Алексей, забирая бумаги.

– А ваша жена – она кто?

– Активистка.

– Это такой русский юмор? – наморщил лоб переводчик.