Москва не принимает - Наталья Андреева

«А Саша была права: на педсовет она не успевает никак, – подумал Алексей, стараясь не попадаться жене на глаза. Посадил семейство на стулья, с трудом отыскав свободное место, а сам пошел выяснять судьбу багажа. – Если только Саша не потребует вместо дома отвезти нас из аэропорта прямо в школу. Неужели она это сделает?!»

Уставшие, а теперь еще и измученные жарой и духотой пассажиры обменивались впечатлениями:

– Слава богу, что вообще сели!

– Хорошо, что в Москве!

– Я от страха глаза закрыла, когда мы заходили на посадку. Ничего же не видно!

– Наши летчики – лучшие в мире!

– Да просто молодцы!

«И в самом деле, герои!» – подумал Леонидов, протискиваясь сквозь толпу к багажной ленте. Несмотря на почти нулевую видимость, ни одного ЧП в аэропорту не случилось.

– Сюда, – потянул его кто-то за руку. Он узнал Артема. – Наш багаж будут выдавать здесь.

– Ну, как дела?

– Пока не знаю.

– Надя едет с вами?

– Да.

– Как она с… с отцом?

Артем пожал плечами.

– Понимаю, – кивнул Алексей. – Ей еще надо привыкнуть к этой мысли.

– Она очень устала. Сначала нам всем просто надо выспаться.

– А… ее мать? В смысле, тело. Ну, труп Людмилы Мануковой.

– Отец этим займется. А я получу багаж.

– Если что – звони. Запиши мой номер телефона.

– Да мы сами справимся.

Номер Артем все же записал. На том они и расстались. Последний раз Алексей увидел Катыковых, когда они грузились в такси. Надя села в машину вместе с ними. Вот так и закончилась эта история.

Ох, как же он ненавидел этот день! Однажды даже спросил у Саши:

– Скажи, какой праздник ты считаешь главным, Новый год или первое сентября?

– Первое сентября! – не задумываясь, ответила жена.

Леонидов, который в школе был далеко не отличником, вовсе не считал, что это праздник. Он страстно ненавидел гладиолусы, иногда Алексею даже казалось, что у него на эти цветы аллергия. Возвращаясь домой первого сентября, он тут же начинал чихать. Вазами с цветами была заставлена вся квартира, и больше всего этих, похожих на хлысты, белых, красных, ядовито-желтых… Цветочная вакханалия длилась неделю, Саша выбрасывала цветы лишь после того, как они завянут и начнут осыпаться.

– Так я храню праздник, – объясняла она.

Из всех глупостей, которые говорила жена, эта, по мнению Леонидова, была самая большая. Такая же, как и считать первое сентября праздником. Это день мучения детей, которым целых девять месяцев предстоит ходить на свою детскую работу – в школу.

– Это потому что ты двоечник, – говорила жена. – Ты никогда не любил учиться.

– Скажи: если я поставлю День милиции в табели о рангах выше Нового года, как ты отреагируешь?

– Милиции больше нет. Есть полиция. Вот когда вы окончательно определитесь с называнием, я подумаю. А учитель – он всегда учитель. Главный человек в жизни каждого. Потому что своими успехами в жизни мы обязаны в том числе и учителям. И поражениями тоже. Неучи и неслухи впоследствии оказываются несостоятельными.

– Готов с тобой поспорить.

– Скажи: а чего ты добился?

– По-твоему, я уже должен стать генералом? – разозлился он.

– Я была бы не прочь стать генеральшей.

– У тебя еще есть время.

Тогда они с Сашей помирились, но осадочек остался. Обидно, когда жена считает тебя неудачником.

В этом году именно первого сентября Алексей встал раньше всех. Сам сварил себе кофе, сделал бутерброды и долго смотрел, как жена заплетает Ксюше косички и начесывает челку. Его никто не замечал. Сережа уехал в институт, дамы что-то наглаживали и напомаживали, вся квартира пропахла духами и лаком для волос.

Наконец все было готово: оба портфеля, новые платья, прически и огромный букет цветов. Разумеется, гладиолусы.

«В этом доме никто со мной не считается», – грустно подумал Леонидов. И подошел к жене.

– Саша… – позвал он.

– Да? – спросила она, глядя в зеркало на свое отражение и прихватывая заколкой кудрявую прядь волос. – По-моему, так лучше.

– Саша, ты могла бы сегодня остаться дома?

– Леонидов, ты, должно быть, шутишь?. Я же завуч! Как я могу?

– Без тебя что, главный в году праздник не состоится? – горько спросил он.

– Зря язвишь. По крайней мере, на работе я чувствую себя человеком.

– А дома нет?

– Дома я чувствую себя ломовой лошадью. Вечно что-то стираю, глажу, готовлю, мою посуду…

– А я ничего не делаю, только работаю. Понятно.

– Да что тебе понятно? Ксюша! Ты готова? – крикнула жена.

– Помнишь, ты мне поставила условие: если ты уйдешь, то я тоже уйду. Навсегда.

– Когда это было? – наморщила лоб Саша.

– В Италии. В аэропорту, когда мы девятнадцать часов ждали рейс на Москву.

– Леша, я уже все забыла!

– А я нет. Если ты сейчас уйдешь, то я тоже уйду. Навсегда.

– Нашел время шутить! – Жена стала надевать туфли.

– Я не шучу, – тихо сказал он. – Я сегодня перееду к маме.

– Да езжай ты куда хочешь! Мне некогда, ты что, не понимаешь?! Ксюша! Да сколько можно копаться! Мы вечером поговорим, Леонидов, – бросила жена, хватая со столика перед зеркалом ключи от квартиры. – Погода сегодня не очень, но будем надеяться, что дождь не пойдет. Как же я соскучилась по школе!

– Папа, пока!

– Пока, – вздохнул он.

Когда за ними закрылась дверь, он еще какое-то время стоял, прислушивался. Потом горько рассмеялся:

– Кого я обманываю?

И пошел на лоджию за чемоданом. Вещи Саша уже разобрала и рассовала по шкафам, но самый большой чемодан еще не затолкали на антресоли, где он всегда пылился до очередного отпуска. Алексей намеренно этого не сделал, решение он принял еще неделю назад и все чего-то ждал. Возможно, что на него обратят внимание. Но так и не дождался, ведь жена готовилась к новому учебному году.

Леонидов, насвистывая, стал бросать на диван свои вещи. Когда он застегнул на чемодане «молнию», в Сашиной школе как раз прозвенел первый звонок…