Тридцатник, и только - Лайза Джуэлл

Все это, разумеется, было полным и законченным враньем.

А правда заключалась в том, что Диг Райан был безумно, отчаянно и преданно влюблен в Надин Кайт.

Она снилась ему каждую ночь. Каждый день он сочинял песни в ее честь. Над кроватью Диг повесил фотографию их класса и по вечерам, перед сном, целовал лохматое изображение Надин, желая ей спокойной ночи. В ящике стола, в бумажном пакете, он хранил высушенные травинки, сорванные в тот день на Цветочном холме.

Надин иногда отвечала на его письма, не регулярно, но все же. И попритворявшись семь недель, три дня и четырнадцать часов, Диг решил, что почву он подготовил и может съездить в Манчестер на выходные, не рискуя напугать Надин. Поначалу она его отшила, но в конце концов они назначили дату, и всю неделю до отъезда Диг ни о чем другом не мог думать.

И вот его мечта сбылась: он решительно шагает по платформе Юстонского вокзала, прижимая к груди дорожную сумку. Он направляется к поезду, который повезет его к Надин, в страну прозрачных платьев и лучистой кожи, журчащего смеха и шелковых губ. Она переехала из общежития в квартиру. Как предполагал Диг, ему там выделят уголок и станут обращаться с ним, как с младшим братом, но плевать. Лишь бы оказаться в квартире Надин.

«Квартира Надин» звучало для Дига, как стихи. Воображение рисовало летящие тюлевые занавеси и пахучие палочки, цветастый муслин, вышитые салфетки и букеты засушенных цветов, постеры с водяными лилиями в честь одноименной музыкальной группы и тьму зеленых бутылочек «Боди Шоп» в ванной.

Похоже, она снимала квартиру не одна, но с каким-то малым по имени Фил, наверняка педиком. Будем надеяться, размышлял Диг, что у этого Фила хватит такта предоставить пахнущую жасмином гостиную в распоряжение Надин и ее гостя. Они будут слушать диски, которые Диг везет с собой, и курить травку, которую он с таким трудом нарыл у типа с золотыми зубами на Илинг-Бродвей.

Диг был готов к тому, что поцелуев в это воскресенье скорее всего не предвидится. Надин, наверное, до сих пор пребывает на стадии «независимой женщины», и не стоит торопить события. Он лишь намеревался сблизиться с ней. Остальное, вопреки настойчивому голосу неистовых гормонов, подождет.

Сойдя с поезда на вокзале Пикадилли, Диг устоял пере желанием купить цветы, вместо этого отоварился упаковкой колы и дурацкой зажигалкой с надписью «Добро пожаловать в Манчестер — второй город Британии». Диг порадовался про себя, что родился в первом городе Британии. Они договорились встретиться на стоянке такси. Выйдя из здания вокзала, он огляделся в поисках буйной копны рыжих волос с золотистыми прядями и смутного мерцания прозрачного хлопка.

И был немного удивлен, когда увидел Надин: прекрасные волосы обрезаны, с ног до головы затянута в черное, на губах — порочный мазок алой помады. Надин выглядела очень бледной, очень худой и очень стильной.

В такси, по дороге к дому, Надин заметно нервничала. Не умолкая говорила о Филе: мол, она надеется, что Дигу он понравится, но Дига не должна смущать его манера — он иногда бывает резок с людьми; самому же Филу крайне любопытно встретиться с Дигом, ибо он до сих пор не знаком ни с кем из ее лондонских друзей. Ладно, ладно, думал про себя Диг, подумаешь делов; я к тебе приехал, а не к твоему голубому соседу. Он успокаивающе улыбался, уверяя, что будет рад познакомиться с Филом и что они наверняка друг другу понравятся. Надин почему-то невероятно обрадовалась его словам.

Дигу следовало насторожиться, когда она роняла фразы вроде «не знаю, много ли нам удастся успеть за выходные, у нас сейчас туговато с деньгами» или «на углу есть вегетарианское кафе, мы там иногда завтракаем», но он пропустил их мимо ушей. И уж он точно должен был врубиться, когда она упомянула о «нашей спальне», но до него опять не дошло. Вспоминая на следующий день поездку в такси, Диг изумлялся собственной тупости; с тех пор комедийные скетчи по ящику, в которых двое людей талдычат друг другу о совершенно разных вещах, сами того не сознавая, уже никогда не вызывали у него скептичсекой усмешки.

Впервые Диг почуял неладное, когда переступил порог квартиры Надин. Жилище выглядело ужасно. Впрочем, само по себе это обстоятельство не возбудило в нем подозрений, однако он испытал разочарование. Надин обитала на третьем этаже невзрачного строения тридцатых годов, первый этаж был целиком отдан магазинам, по фасаду шли бетонные балконы ведерной формы, а краска от стен отваливалась огромными хлопьями. Квартира без центрального отопления была обставлена мебелью, какую обычно встречаешь на свалках или на дешевых распродажах. Оконные стекла в алюминиевых рамах потрескались, а кое-где вообще отсутствовали, и дыры были заделаны по-простецки — бурой оберточной бумагой.

Что до ароматов жасмина, белого мускуса и мятного лосьона для ног фирмы «Боди Шоп», которые полной грудью ожидал вдохнуть Диг, то о них и речи не было; в квартире стоял стойкий угнетающий запах сырости пополам с плесенью. Каких-либо попыток придать жилью индивидуальность или замаскировать его убожество также не наблюдалось, если не считать висевших по стенам фотографий в дешевых рамочках, довольно претенциозных и плохо скомпонованных.

— В следующем семестре мы собираемся сделать ремонт, когда оба немного разбогатеем, — заметила Надин, вешая на крюк в прихожей свою черную нейлоновую куртку.

На это раз «мы» прозвучало немного более весомо, и Дигу стало слегка не оп себе. Пока Надин открывала дверь, он торопливо заправил волосы за уши и попытался пригладить челку на лбу.

Скрипучая дверь медленно и несколько театрально отворилась, и перед Дигом предстал самый законченный придурок, какого он когда-либо видел. Холодным ноябрьским утром в сырой и сумрачной квартире этот малый сидел на полу, скрестив ноги, курил вонючий «Галуаз» и читал «Гардиан», а на носу у него красовались темные очки.

Честное благородное слово, так оно и было.

Очки «Рейбанз».

В черепаховой оправе.

С ума сойти.

Малый был бос, его белые джинсы были идеально чисты, а завернутые рукава широкой черной рубахи удерживались на локтях продолговатыми металическими прищепками. Его шевелюра заслуживала отдельного внимания: ухоженный клин черных, словно отполированных волос, был стянут на затылке в короткий и толстый хвостик. Кроме того, парень являлся счастливым обладателем греческого профиля, которым, как догадался Диг, он необычайно гордился. Когда же он медленно — нарочито медленно и с некоторым опозданием — оторвал взгляд от газеты, дабы поприветствовать Дига, его лицо как-то странно и неестественно скривилось, отчего стало еще неприятнее. Диг предположил, что парень попытался улыбнуться.

— Отлично, — он сдвинул очки на лоб, сквозь прищур разглядывая Дига. Секунду спустя, не проявив никаких эмоций, он щелчком спустил очки на нос и вновь занялся газетой и тлеющим «Голуазом».

Это было антипатия с первого взгляда. Никогда прежде у Дига не возникало столь глубокой неприязни к человеку за столь короткий промежуток времени. Это малый, кем бы он ни приходился Надин, — законченный козел. Величайший в мире, принадлежащий к сливкам общества козлов. Он был началом и концом козлиной вселенной, подлинный козел, суперкозел, всем козлам козел. Следовало отдать этому типу должное: он сумел стать непревзойденным козлом.