Последняя черта - Феалин Эдель Тин-Таур

За наручники рванули, подняли на колени. Ворон застонал. Видимо, всё-таки вывих. Сквозь пелену разглядел: борода, сигарета, тупой взгляд мелких, цвета говна, глазищ. Три звезды на нашивке. Старший лейтенант, значит. Вскарабкался по служебной лестнице по чужим избитым трупам.

— Как там? — Морда лейтенанта приблизилась. — Вы имеете право хранить молчание, — он расхохотался и плюнул Ворону в лицо. — Но мы вам не советуем.

Остальные подхватили довольный ржач начальства. Ворон дёрнул головой в сторону от плевка — нихера не помогло — и гордо прошипел сквозь зубы:

— Да пошли вы все нахер.

— Нахер пойдёшь ты, дружок, — оскалился другой мент. — В тюряге тебе будет, на какую бутылку сесть. А щас заткни-ка свою ебаную пасть, пока не спрашивали. Или пока хер туда не засунули.

По спине врезали дубинкой. Потом ещё раз, и ещё. Держали крепко — по коленям и в пах интереснее было бить ногами. После этого заставили встать, поржали над болезненной судорогой, исказившей лицо, и теми же ударами погнали в автозак. Там на время забыли: закинули в одноместный узкий блок для самых буйных и дали отдышаться. Ноги подкашивались, но сидеть он не заслужил. Хоть какая-то передышка.

— Я с-сказала вс-сё, что знаю! 

Шлюха скулила, пока менты рвали на ней оставшуюся одежду и щипали за висящие сиськи. Она ойкала, косилась на Ворона с мольбой, но ему и своих проблем хватало. Дура.

— Ну если всё сказала, значит, сейчас покричишь, и отпустим, — рассудили бравые защитники правопорядка, водружая девку на один из членов.

Шлюха всхлипывала, но работала исправно. Ворон опёрся об стенку, чувствуя, как от боли немеют конечности и холод бронированной поверхности мгновенно доползает до сердца. Смотрел в стену, в угол, на прутья перед глазами — только не на эту оргию. В голове была какая-то звенящая пустота, как после удара прикладом, и все мысли будто уступили одной: «Не сдать никого. Не сдать Алису». Не позволить её также, с таким отношением, такими прикосновениями... любой ценой. Больше от наползающей волнами боли не существовало никакого прикрытия — одна лишь глупая цель, соломинка для утопающего. Пыткам отец его учил с пристрастием, на его же шкуре...  и хуже своей боли Ворон переносил чужую.

— Ах-х! — наигранно стонала шлюха.

— Ты любишь полицию, — убеждал её чей-то голос, близкий к тому, чтобы кончить.

— Я люблю поли-и-ицию! — орала шлюха изо всех сил, борясь за остатки оттраханной шкуры.

Дура. Ворон сжал зубы до скрипа и чуть было не выпустил из груди тихий отчаянный стон. Он не умел спокойно наблюдать за таким. Не умел спокойно слушать. У него сразу перед глазами — красный призрак и нависший над Призраком хмырь. Как будто совсем давно было... и даже будто не с ним. «Я надеюсь, они не доберутся до тебя, Алиса».

Машина тряслась. Наручники впивались в кожу. Ноги не держали. А ведь это было только начало. Дальше только больше и интереснее. Сколько бы Ворон ни хотел переубедить себя — ему было по-настоящему страшно. Бабочку уже взяли все, кто хотел взять, и теперь она сидела на холодном полу, поджав под себя голые ноги, нелепо прикрывала грудь руками и дёргалась от каждого жеста в её сторону. Сама как призрак — бледная, в гусиной коже — дрожала от холода.

— А го ему в трусы гранату засунем? — рассмеялся над хорошей идеей разомлевший довольный мент.

— А чо гранату, го сразу бутылку, — хмыкал другой.

— Или дубинку... — философски продолжал старший лейтенант.

Ворон не хотел, но вздрогнул. Так теперь выглядела работа органов внутреннего правопорядка. Никаких следственных действий, полный игнор прогнившей, наверное, конституции и свобода для разного рода извращенцев. Ворон, конечно, знал обо всём, представлял примерно, но сталкиваться лицом к лицу как-то не рвался. А кто его спрашивал вообще? Хочешь жить в этой стране — не высовывайся. А если высунулся — терпи.

— Отпустите её, — вырвалось само, неуверенно-глухо. Голос дрогнул то ли от холода, то ли от жалости к девице. — Пидарасы.

— А ты, конечно, больно умный, — проржавшись, недовольно заметил старший лейтенант. — Что, тоже хочется?

— Пошли вы все...

— Да ты заебал! — раздражённо прикрикнул мент. 

Он встал резко, быстрее, чем Ворон сообразил, что ему явно не хватает слов и он повторяется. Говорил же уже! Но что ещё нового он мог им высказать? Дверь блока скрипнула, из-за неё в живот прилетел тяжеленный кулак.

— Ещё раз, блять, откроешь свой поганый рот... — угрожающе прошипело над ухом.

Чего там говорить, Ворон вдохнуть после удара не мог. Хрипя, согнулся и чуть не рухнул прямо здесь, под сапоги старшего лейтенанта. И ломать не придётся — с первой же встречи ботинки вылижет... Удержался на ненависти к себе, открыл рот, хватая спасительный воздух, и тут же зашёлся кашлем. Поймал на языке солёный привкус, сплюнул кровь.

— Если я услышу хоть слово до конца поездки, я из тебя всю душу выбью, понял, мудак?

Ворон молчал. Стоило бы кивнуть, но из принципа не хотелось — гордость в жопе заиграла. Он понимал — скоро там будет не только гордость, но ничего с собой поделать не мог.

— Я предупредил, — закончил свою пламенную речь старший лейтенант.

Тяжеленный кулак почти нежно по сравнению с предыдущим толкнул в плечо, но этого вполне хватило, чтобы уже измученный Ворон покачнулся, упёрся спиной в стенку, а коленями стукнулся о быстро закрытую обратно дверь блока. Почти сполз ближе к полу, но замер где-то между положением на коленях и на корточках — ноги не помещались — и ткнулся горячим лбом в холодную дверь. Почти четыре года назад он, похоже, не успел спасти от подобного наглую выскочку с красными волосами; а теперь что изменилось? «Я опять не смог, Призрак...»

Бабочку потом всё-таки отпустили. Как автозак остановился, Ворон ударился головой о дверь, заставил себя подняться и увидел через решётку, как её толчком в спину выкинули на улицу. Прямо голышом, посреди города. Мрази. Она тут же сорвалась и побежала босиком по асфальту. Один из ментов вдруг поднял ствол.

— Нет! — выкрикнул Ворон одновременно с выстрелом.

Бабочка споткнулась, коснулась земли рукой — сердце Ворона замерло — но тут же припустила вперёд с новыми силами. Мент промахнулся. И был очень зол.

Пока Ворона допинывали — иначе это нельзя назвать — до места дальнейших разбирательств, этот мент отбил ему весь пах и зарядил прикладом в лицо. Когда над головой вспыхнуло искусственное освещение, один глаз видеть перестал.

— Сейчас посмотрим, что ты за фрукт, — пробормотал старший лейтенант, фотографируя испорченное бледно-лиловое лицо специальным устройством для распознавания личности.

Ворон окончательно попрощался с жизнью. Как минимум, с нормальной — жизнь половой тряпки замелькала на горизонте. Не с его репутацией, не с его работой надеяться на пощаду. Не с его провинностью — даже если эксперты решат, что менты застрелили друг друга сами, его всё равно посадят на бутылку, потому что поймали за руку не в то время не в том месте. Так работал закон в этой стране.