Последняя черта - Феалин Эдель Тин-Таур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она подорвалась, закурила и улеглась обратно. Настроение вроде возвращалось на круги своя, и Алиса расслабилась настолько, насколько вообще могла.
— И я говорю, что мне хочется, а не что я собираюсь сделать. Разные вещи.
Изречение тянуло на серьезную философию, но девушка сделала слишком саркастичное лицо.
«Потерь ещё нет, если не считать Дикого», — замогильным голосом прогудело в вечно растрёпанной голове, но Ворон отмёл эту мысль. Алиса не обиделась, и ладно.
— От тебя всякого можно ожидать, — не менее философски изрёк он. — Я уже почти привык.
— Как будто я стану гоняться за ментами в открытую. Я конченная, а не тупая, — Призрак состроила обиженную рожицу. — С кем поведешься, как говорится. А вообще, иди сюда.
Алиса сползла с него, легла рядом и внаглую притянула к себе, укладывая голову на плечо. Или сама к нему притянулась? Так и не поняла.
— Когда-нибудь привыкнешь окончательно. И тогда я придумаю, как доёбывать тебя по-новому.
Кажется, Алиса хотела превратить его в безмозглого болванчика, просто упивающегося её присутствием и полуобнажённым телом. Его собственное тело уже остыло и наслаждаться «просто» теперь упорно отказывалось. Но тело никто не спрашивал.
— Это в тебе тоже люблю, — признался Ворон. — Вечно непредсказуемый Призрак. Главное, что тебе нравится.
В участке нашлась ржавая железная стремянка, а прямо в комнате с трупами — люк на чердак. Бабочка смотрела на занятого восхождением Ворона, покусывая красные от помады губы.
— И что, даже не воспользуешься?
Ворон вздохнул, поборов в себе желание её послать. Конечно, она боится за свою шкуру, но сколько можно? Он давно не тот улыбчивый обаяшка-бармен, готовый каждый вечер вылавливать из посетителей очередную девку.
— Нахер ты мне сдалась. Запомнила, главное, что я тебе сказал? Тебя вызвали менты, получившие много денег, а потом при тебе же пересрались и перестреляли друг друга, ага? Можешь поскулить для убедительности, но не сильно, они этого не любят.
— А если они не поверят?
— Поверят.
Бабочка кивнула. Доверилась. Послушно утащила потом тяжёлую стремянку и уселась обратно на диван.
— А почему Ворон?
— Забудь это слово, — зло выговорил он. Ещё не хватало, чтобы это до ментов дошло...
— Да не скажу я никому, — буркнула бабочка, тяжело вздыхая. — Странные вы просто. А знаешь, если проститутка не может с первого раза понять, кто перед ней — это хреновая проститутка.
— Ты же не на работе.
— А всё равно стрёмно...
Хлопнула дверь, послышался звук шагов. Ворон прикрыл люк, а бабочка тут же всхлипнула, готовясь к новой роли. Когда топот добрался до комнаты и оказался внутри, началось выступление:
— Они все умерли, все! — отчаянно звучал женский голос. — Сами в друг друга направили оружие и как начали стрелять! Я перепугалась, так перепуга...
Судя по звукам ей зажали рот, судя по стону — заломили руки, судя по глухому удару — упёрли лицом в пол.
— Осмотреть тут всё, — послышался приказ начальства. — А ты чё тут забыла, а, шлюха?
— Меня вызвали на групповой секс, — с настоящей, уже не наигранной болью в голосе пролепетала бабочка. Ворон вдруг осознал, что сильной боли она не вынесет.
— О как! — хмыкнуло начальство. — Оплатили, небось. Ну, раз другие не попользовали, значит, мы попользуем. Много чести этому сто восемнадцатому.
Бабочка понуро заткнулась. Ворон почти почувствовал, как она растерялась, не могла подобрать слов, испугалась, наверное. «Молчи», — мысленно подсказал он, но бабочка решила иначе.
— Пожалуйста, не надо... Я всё, что нужно, расскажу.
Мент-начальник рассмеялся.
— Ну если расскажешь, то потом отпустим. А не расскажешь, оставим себе. Пригодишься.
Какая-то возня, несколько ударов и женских вскриков. Треск многострадальной блузки.
— Ну, сука, выкладывай.
— Мен-ня вызвали, я приехала...
Снова удар и короткий вскрик.
— Ближе к делу!
— Он-ни дел-лили содержимое с-с-сумки...
Удар и вскрик.
— Этой сумки?
— Да, этой! — взвизгнула шлюха. — П-п-прекратите, прошу...
Ворон сжал челюсти, чтобы не выпустить разочарованный стон. Сколько у него ещё секунд до момента, как она расколется? Он был о ней лучшего мнения, блять! В темноте вспыхнул экран телефона. Ворон открыл контакт Лёхи, но затем передумал, выбрал Алису и набрал короткое: «Прости, не все чердачные призраки так живучи».
— Он там! — крикнула бабочка. — Там, на чердаке! Мне больно, блять!
«А мне, сука, думаешь, будет приятно», — от ярости Ворон сжал кулаки, но мог только молча ждать своей участи, слыша, как опять скрипит стремянка.
— Вот ты и попался, сукин сын!
Ручища мента полезла в открывшийся люк, и распластавшийся по пыльному полу Ворон даже рассмотрел золотое кольцо на его пальце. Его жена точно заслужила лучшего. Дёрнул за запястье вверх и резко на себя. Раздался хруст и ор:
— Держите этого гада!
Но прежде Ворон наградил женатого выстрелом в упор, прямо в лысую блестящую голову, а после высунулся, чтобы выстрелить дважды — на большее патронов не хватало, но ещё один мент точно стал трупом. Засунуться обратно растрёпанная и грязная от пыли голова не успела — кто-то с силой потянул за волосы и свалил на пол. Ворон сгруппировался, но спина всё равно вспыхнула болью. Телефон мигнул и погас, вырубаясь, оставшись наверху.
Ворон рванулся в ближний бой на первого же попавшегося на пути к двери, но получил прикладом по голове и потерял равновесие от гулкого звона в ушах. Тело снова оказалось на полу, чей-то тяжёлый сапог надавил на шею, хозяин сапога дёрнул за спину руки — настолько неумело, насколько это было возможно, — и Ворон закричал от боли в плече, но тут же осёкся, засипел. Кислород закончился. Перед глазами на несколько секунд застыла тьма...
— О, я трубу нашёл! — раздался в темноте чей-то довольный голос. Но быстро добавил озадаченно. — Чёрт, заблочена.
— В-вы меня отп-пустите? — где-то рядом спросила тупая сука.
— Нет, поедешь с нами! — и довольный гогот.
Звуки почти совсем пропали, а потом вдруг вспыхнули с новой силой, и случился вдох. Обжёг лёгкие, забил кислородом горло, сдавил шею. Ворон закашлялся, глаза заслезились, открыть сразу их не получилось — да и никому это было не надо.
— Чё разлёгся, мудила? Наших убивать вздумал, да? — В претензии как будто слышалась боль, но срать ему хотелось на них на всех.