Одного человека достаточно - Эльс Бэйртен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы им поможем, – сказал Луи, – у тебя есть опыт, а у меня книги.
Каждое воскресенье мы собирались у церкви в восемь. Сперва мы тренировались, потом шли советы от Луи. Он вел кучу записей. Советы по тренировкам мышц, советы по питанию, и самое важное: советы по гонке, чтобы в самый нужный момент мы смогли выложиться по полной. Он был самым лучшим учителем, а теперь стал самым лучшим тренером. Каждый из нас еженедельно получал от него индивидуальный план тренировок. Он всегда видел, что можно улучшить. И в себе самом тоже. Он думал, что придет к финишу последним не оттого, что в свои тридцать пять он был самым старшим в нашей банде. Через пару месяцев он сбросил половину лишнего веса, еще через парочку от него стало значительно труднее уехать. Откуда в нем столько дисциплины? Нужно поверить в себя, отвечал он, и все начнет само получаться. Увидишь, как счастлив ты станешь от этого.
Я видел, как он сияет над кружкой с пивом после тренировки, и я знал, что он был счастлив.
Так счастлив.
Кончился апрель, наступил май, приближался июнь. Через три недели начиналась гонка. За это время я собрал достаточно известных имен в своем списке. Старожилы, что больше не участвовали в больших гонках, но оставались любимцами зрителей. Я мог спать спокойно – наша летняя гонка уже не была под угрозой срыва.
Сойти с дистанции я не мог, я был в достаточно хорошей форме. И неудивительно. Я не только каждый день ездил на велосипеде: я уже много месяцев правильно питался и очень редко пил. Болельщики даже развесили шарфы над стойкой.
Зря вы это делаете, смеялся я. Если бы вы когда-нибудь участвовали в велогонках, вы бы знали, что после полугода тренировок гонку не выиграть. Особенно с учетом того, что я шел спать только в районе полуночи. Где же я находил мотивацию каждый день затемно садиться на велосипед? Все просто. Велосипед опустошал мою голову. Вы даже не представляете, как легко проходил остаток дня. И еще вот что: вспомните, что говорил Луи молодым гостям. Они смогут узнать, насколько они сильны. Мне стоило только взглянуть на свои стальные ноги, и я вспоминал, насколько силен я. И это счастье, скажу я вам. Просто представьте. Я знал, кто она, женщина моей жизни. Знал, что тоже ей нравлюсь. И не отваживался ни на что большее, чем прогулка, поездка на велосипеде и иногда фильм. Держал ее за руку иногда, дотрагивался до ее плеча, случайно заправлял локон ей за ухо. И не отваживался ни на что большее. Я видел, как плохо ей стало тогда на море, и не хотел повторения. Представить, как говорю ее брату, что все отменяется? Да он бы мне тогда шею свернул, в самом прямом смысле слова. Поэтому я сжимал кулаки в карманах брюк, или сцеплял их за спиной. Я дотерплю до летней гонки. Либо у тебя есть характер, либо у тебя его нету.
Характер у меня был.
Стоило увидеть Луи перед стартом. Шапка надвинута на уши, лицо и руки – в толстом слое желтого солнцезащитного крема.
Он что, не видел тучи, спросил я.
Он засмеялся.
– Ты маловер, – сказал он.
Только прозвучал стартовый выстрел, как вышло солнце.
Оно продолжило светить. Даже тогда, когда гонка остановилась на середине, на одиннадцатом круге.
Я выругался.
Такое случалось и раньше. Корова на дороге, стадо овец, отвязавшаяся лошадь, в деревне все возможно. Не оставалось ничего, кроме как ждать.
Я опустил ноги на землю. Глаза направлены на дорогу впереди, каждая мышца напряжена: я был готов сорваться с места, как стрела, выпущенная из лука.
Кто-то дотронулся до моего рукава. Я раздраженно оглянулся.
Передо мной стояли двое молодых гостей. Вот дураки. Они должны были остаться на велосипедах.
Они покачали головой.
– Луи.
Луи что?
Открыли рты, закрыли. В глазах слезы. Слезы. Гонщики плачут только по одной причине. Произошло несчастье.
Только не с Луи. Только не на моей гонке.
Спокойно, Вилфрид. Ты тут самый старший, будь разумным.
Я взглянул на них.
Он упал?
Они кивнули.
Что он сломал? Ребра? Руки, ноги? Не шею же, правда?!
Я должен был пойти к нему. Увидеть его своими глазами.
Они взяли меня за руку.
Они никогда не брали меня за руку.
– Его уже нет.
– Увезли без сирены?
Видимо, что-то не очень срочное. А значит, не страшное.
Не такое страшное, как было написано на их лицах.
Его сердце? В смысле, сердце? Его пробовали реанимировать, но не вышло? Что значит не вышло? Ему было тридцать пять. Так не бывает.
– Мы видели все своими глазами, Вилфрид.
– Все очень быстро произошло.
– Сердце раз – и останавливается. Кажется, этого даже не чувствуешь.
– Хоть какое-то утешение.
Утешение? Говорят мне, что Луи мертв, а потом начинают про утешение?
Этьен. Он старший. Где Этьен. Тент. Сколько же народу. Уже сейчас. Кто-то же скоро будет петь. Кто-то же должен петь. Сегодня ведь ее день, Луи. А ты берешь и умираешь. Если бы я только знал, я бы забрал твой велосипед, я бы проткнул тебе шины, я бы оторвал твой руль. Я ведь даже не собирался побеждать, Луи. Я просто хотел прокатиться на велосипеде. Для этого мне не был нужен тренер.
А теперь.
Что мне делать теперь, Луи?
– Ты должен быть с Жюльеттой, – сказала Стелла.
Она открыла дверь. Руки скрещены на груди, уставилась на меня. Словно хотела зарезать меня на месте – вот какой у нее был взгляд. Я остался стоять. Открыл рот. Его сердце, Жюльетта. Он не мучился. Ничего не поделать. Она еле заметно пошатнулась. Лишь на мгновение. Но я заметил. Теперь я все буду замечать. «Со мной она в надежных руках», – так говорил Луи. В безопасности. Она будет в полной безопасности. Я сказал, что знаю про ее мать. Только я, больше никто. Для меня это не имеет значения, добавил я. Потом раскрыл объятия. Чтобы она поняла, что это правда.
Она сделала шаг вперед и толкнула меня. Я дернулся. Споткнулся о свои собственные ноги. И упал на землю.
Дверь с грохотом захлопнулась у меня за спиной.
Я поднялся. Стряхнул уличную грязь с коленей. Взял велосипед и поехал домой.
На следующий день несколько коллег Луи появились у меня в баре. Не хочу ли я помочь с похоронами.
Понимают ли они, о чем меня просят? Я не сказал этого вслух.
Для Луи – что угодно, вот что я сказал.
Пока мы занимались похоронами, Жюльетта сидела и ждала. У окна. Ждала Луи. Луи, что лежал в гробу у похоронных дел мастера. Не надо торопить печаль, сказал доктор.