Я хочу рассказать вам о... - Хорхе Букай

Случилось так, что однажды у небесных врат собралось несколько сот душ, мужчин и женщин, умерших в этот день.

Святой Петр, предполагаемый хранитель врат рая, регулировал движение.

— По распоряжению «Шефа» мы разделим всех вновь прибывших на три группы в зависимости от соблюдения ими десяти заповедей.

В первую группу войдут те, кто нарушил все заповеди по крайней мере один раз.

Вторая группа — это те, кто нарушил однажды по меньшей мере любую одну из десяти заповедей.

И последняя группа — как мы предполагаем, самая многочисленная — будет состоять из тех, кто ни разу в жизни не нарушил ни одной из десяти заповедей.

— Ну вот, — продолжал святой Петр. — Нарушившие все заповеди, станьте справа!

Более половины душ оказались справа.

— Теперь, — воскликнул он, — те из оставшихся, кто нарушил одну из заповедей, станьте слева.

Все оставшиеся перешли на левую сторону. Ну, или почти все…

На самом деле все, кроме одной.

В центре осталась стоять одна душа, принадлежавшая когда-то хорошему человеку. В течение всей своей жизни он шел по дороге добрых побуждений, добрых мыслей и добрых дел.

Святой Петр удивился. Только одна душа осталась в группе лучших.

Он тут же позвал Бога, чтобы поставить его в известность.

— Послушай, дело вот в чем: если мы действуем по изначальному плану, этот бедолага, оставшийся в центре, вместо того чтобы получать воздаяние за свое благочестие, будет изнывать от скуки в полном одиночестве. Мне кажется, нужно что-то предпринять.

Бог встал перед группой грешников и сказал:

— Те, кто раскается сейчас, будут прощены, а их грехи — забыты. Раскаявшиеся могут присоединиться в центре к чистым и непорочным душам.

Все понемногу стали перемещаться в центр.

— Стой! Беззаконие! Измена! — послышался крик. Это был голос праведника. — Так не пойдет! Если бы меня предупредили, что грехи будут прощены, я бы не растратил свою жизнь попусту.

— Толстяк, а что было бы, если бы я сказал тебе, что хочу сделать перерыв?

— Что было бы с чем?

— Что было бы с нами, с курсом терапии?

— Я тебя не могу понять, Демиан…

— Мой вопрос таков: могу ли я решить, сделать ли мне перерыв в психотерапии?

— Знаешь, твой вопрос мне все равно непонятен. Мне в голову приходит единственное логическое объяснение. Если ты меня спрашиваешь, в состоянии ли ты обойтись без терапии некоторое время, я тебе отвечу, что в настоящий период, разумеется, можешь. Даже больше того, я искренне верю, что ты самостоятельно можешь идти по жизни, как только примешь такое решение.

Улыбка на лице Хорхе была единственным обнадеживающим моментом во всем разговоре. Я пришел просить разрешения и наткнулся на Хорхе, который, вместо того чтобы дать мне его, уговаривал бросить сеансы совсем.

— Скажи, Толстяк, ты меня гонишь? — спросил я, чтобы убедиться.

— Демиан, ты сумасшедший? Ты пришел спросить меня, можно ли тебе сделать перерыв, а когда я говорю, что «да», ты спрашиваешь, не выгоняю ли я тебя… Какого же ответа ты ждал?

— Знаешь, Хорхе, я настолько привык к негативной реакции других психотерапевтов, что предоставление такой свободы выбора пациенту просто удивило меня…

— Расскажешь мне, как ты представлял себе наш разговор?

— Самый щадящий вариант, по опыту моих знакомых, — это интерпретация психотерапевтом темы перерыва как сопротивление лечению.

— Но ты же не мог ожидать от меня подобной интерпретации.

— С точки зрения логики — нет, но нельзя было исключать такую возможность. Другая возможность — это что ты накричишь на меня, рассердишься и выгонишь.

— Ах так, ну теперь-то я позволю себе интерпретировать твои слова, — таким образом ты хотел убедиться, как ты дорог мне, как я огорчен твоим уходом, как невыносима для меня мысль потерять тебя.

Я почувствовал, что меня раздели догола.

— Ну хорошо, буду с тобой откровенным, — продолжал Толстяк. — Да, мне небезразлично, что ты уходишь, потому что я очень тебя люблю. Но меня это не расстраивает, потому что таков твой выбор и действительно мне жаль говорить тебе, что я это переживу. И тем более я не сержусь и не выгоняю тебя.

— А еще одна возможность… — не смог договорить я.

— А еще одна возможность? — подбодрил меня Толстяк

— Еще одна возможность, что ты отпустишь меня, что ты, собственно, и делаешь.

— Так в чем же проблема?

— В таком случае, ни в чем.

— Я понимаю все меньше.

— А потом?

— А потом…

— Когда я захочу вернуться…

— Когда ты захочешь вернуться, что?

— Я смогу?

— Почему же нет, Демиан?

— Потому что все мои друзья, проходившие курс терапии, рассказывали страшные истории о таких перерывах От скрытых угроз возможного рецидива болезни до откровенных предсказаний катастрофы. От сомнений, что у психотерапевта найдется время, чтобы взять их снова, до несмываемого клейма: «пациент, который уходит, никогда уже не сможет вернуться».

— А-а! Теперь понятна твоя осторожность. Если тебя интересует мое отношение, то ты можешь отдыхать от меня, когда захочешь, и можешь возвращаться, когда тебе вздумается. Единственные ограничения — это польза в рамках данной терапевтической модели, состояние пациента в конкретный момент и удобство для обоих.

Толстяк прервался, чтобы выпить мате.

— Просто, как всегда, правило, действительно полезное при определенных обстоятельствах, обобщили, доведя до абсурда.

— Как всегда?

— Как это часто бывает… Рассказать тебе сказку?

Жил-был гуру со своими последователями в своем ашраме в Индии.

Один раз в день, после захода солнца, гуру собирал своих учеников и произносил проповедь.

Однажды в ашраме появился очень красивый кот, сопровождавший гуру повсюду.

И получилось так, что во время каждой проповеди гуру кот разгуливал между учениками, отвлекая их внимание от речи учителя.

Поэтому как-то раз учитель принял решение привязывать кота за пять минут до начала каждой проповеди.

Некоторое время спустя гуру умер.

Самый старый из его учеников стал новым духовником в ашраме.

За пять минут до начала своей первой проповеди он приказал привязать кота.