Жребий обреченных. Механическая пустошь - Константин Нормаер

Шепот раздался совсем близко. Возле самого уха. Рыцарь вздрогнул, в руке блеснул фамильный кинжал с крупным гранатовым камнем в рукояти.

— Кто здесь?

Настороженный взгляд заметался по неровным стенам, где во всю выплясывали огненные тени.

— Я требую назваться!

Но и на этот призыв никто не откликнулся.

Ринувшись к одному из тюков — тех самых, в которые их рыцарская пятерня упаковала реликвии разграбленного в Берге храма, Густав срезал веревки и стал судорожно рыться среди вещей. Он искал одну ценность, что местные жрецы называли своим оберегом. Они умолили оставить ее в стенах своей молельни. Но рыцари святого ордена поступили иначе.

Густав судорожно вспомнил слова которым не придал значения тогда, и которые сейчас прозвучали в его голове предупреждающим набатом.

«Изменить мир легко, вернуть все на свои места — невозможно».

Среди резной утвари и золотой посуды, он все-таки нашел ее — небольшую фигуру башни, которая имела множество углов и зазоров, будто шестопер. Именно эту странную реликвию рыцарь хотел преподнести своему духовному отцу, кардиналу Гардиушу Блану. Но коварная судьба распорядилась иначе.

Водрузив перед собой трофей из разграбленной молельни последователей Гора, рыцарь извлек меч из ножен, произнес короткую молитву. И совершил замах.

Металлическая фигурка приняв на себя всю мощь травинлийского клинка, разлетелась в дребезги.

Густав с надеждой покосился на жалкие останки своих братьев. Напрасно он решил, что таким нехитрым способом сможет избавиться от ужасных чар. На костях не наросло мясо, а живой вдох не наполнил тишину.

— Всевышний! Ответь, за какие грехи ты послал мне такие испытания?! — взмолился рыцарь.

Всю свою жизнь о привык доверять лишь собственному разуму, а не бабушкиным страшилкам. Даже когда гонял по лесам Ганченских ведьм. Проклятия, колдовство, наговоры — эти слова были для него пустым звуком. Острое лезвие и холодный расчет — а об остальном позаботится Всевышний, — так размышлял Густав до той самой поры пока не столкнулся с настоящим злом.

Фонарь выплюнул остатки пламени и мгновенно потух.

А что если это испытание? — пораженный собственной догадкой, внезапно подумал рыцарь.

Разве не об этом предупреждал его духовный отец, отправляя в чужие земли. Напоминая о силе веры и мужества. Густав отчетливо помнил, как кардинал, в виду своего преклонного возраста, медленно двигался вдоль бесконечного воинского строя. Святая вода лилась рекой, как и сама речь Гардиуша. Он говорил, что там, за морем, их ждем множество бед и страданий. И рыцари в один голос заявляли: они справятся с чем угодно. Он призывал их стойко переносить все невзгоды, но главное — не поддаваться на дьявольские происки иноверцев. И рыцари отвечали ему громогласным согласием.

Тогда Густав считал это всего лишь внушением, необходимым для неопытных сопляков. Но сейчас многое изменилось. Может быть по этому, он пытался отыскать в напутственной речи Его высокопреосвященства некий скрытый смысл. Ключ к собственному спасению.

Сцепив руки в замок, рыцарь закрыл глаза и принялся молиться. На этот раз еще неистовей, чем прежде.

А ведь на долю Всевышнего выпало куда больше, — подумал рыцарь. Чего только стоит сорокадневное путешествие через Аромийскую пустыню…

— Прости меня, что я усомнился в тебе, — одними губами произнес Густав. — И оступился на пути доблести и славы. Прошу, дай мне шанс. Я попытаюсь совладать с собственной гордыней и прочими грехами…

Молитва шла от самого сердца. Слова были сбивчивыми, скомканными. Но рыцарь все-таки произнес ее до конца.

Однако чуда не произошло. Тогда он повторил ее снова, с самого начала. И вновь никакого результата.

А когда его уста разверзлись в третий раз, тьма внезапно отступила.

Перед глазами Густава вспыхнуло яркое пламя. Это горела деревня, десятки домов пылали, будто стога. А следом за огнем пришли безумные крики, плач детей и звериный вой их матерей. Следующая картина была еще более ужасна: земля была усыпана костями и черепами с открытыми ртами, которые все еще пытались вымолить у нападавших пощаду. Но никто их не слышал.

Рыцарь осторожно вышагивал по костяному ковру, словно по осеннему ковру, где вместо листьев были человеческие останки.

— Но ведь все они иноверцы! Их прародители и потомки! Они служили плохим, старым богам, — взвился де Бреньи. Но четки, которые вручил ему духовный отец, будто зубы, с жадностью впились в кожу.

Картинка перед глазами стала еще реальнее, а призывы о помощи — отчетливее.

Вот оно — истинное безумие! Вот оно — мрачное чистилище! — промелькнуло в голове рыцаря.

— А как же твои заветы? Ведь мы вторглись в чужие земли под твоими знаменами!

— А мои ли они? — спросил Густава внутренний голос. — Очень легко прерываться чужим именем, оправдывая собственный грех. Запомни: никто кроме тебя не повинен в этих смертях.

Рыцарь внимательно слушал, а пальцы все быстрее перебирали подаренные четки. Внезапно, нить лопнула и бусины посыпались на пол.

— Грош твоей вере, нечестивец. Это ты, а не они неверный сын своих предков. Очень жаль, что так и не понял этого. В тот день, те кого вы убили взывал именно ко мне. А чем в это время занимался ты?

— Прославлял тебя!

— Неправда, — спокойно ответил некто или нечто. — Твой голос выкрикивал призывы утопая в слепом безумии! Разве не так?

Де Бреньи едва не взвыл от безысходности. Кому он пытался врать? Самому себе? А кому же еще. Ведь тот, кто говорил с ним сейчас, не нуждался в этой лжи. Он читал рыцаря как открытую книгу.

— Ненависть и высокомерие — вот что за черви поселились в твоем естестве. Неужели ты так и не понял самой главной истины… Вы — люди, равны между собой. А если кто и выделяется среди остальных, то уж точно не благодаря громкому титулу или набитому до отказа кошельку.

В ответ рыцарь заткнул уши и принялся распевать спасительный псалом. И с каждым словом, все быстрее и громче. Пытаясь заглушить разгорающийся внутри пожар. Но у него так ничего и не вышло. Как только рыцарь за тих, обвинения посыпались с новой силой. Правда на этот раз говоривших было двое.

— Вот видишь, а это лишь одно из твоих злодеяний…

— И не самое ужасное.

— Надеюсь ты помнишь, что произошло в седьмой день последнего новолуния?

Рыцарь вздрогнул и замотал головой, словно пытаясь вытрясти от туда чужих советчиков. Лишь он один знает эту постыдную часть своей жизни, так пусть все секреты останутся на своих местах, где им и положено быть. Но его внутренние голоса — если конечно это были они, — рассудили иначе.

И тогда Густав не выдержал.

Способный терпеть любую, даже самую сильную боль, он в конечном итоге сдался.