Проклятое чудо - Мери Ли

моргает. А потом уголки её губ медленно ползут вверх, и в итоге она тихо смеётся.

– Я думала ты совсем не умеешь шутить.

Лицо Герхарда максимально серьёзное.

– Я и не умею.

– Это не может быть правдой, – говорит она и медленно вытягивает ладонь из рук Герхарда.

Он выпускает её пальцы.

– Это правда. Я могу показать тебе.

Сади становится жутко. Она хочет развернуться и бежать от ангела, который потерял рассудок. Истории Норны всегда были наполовину вымыслом. Но лишь наполовину, напоминает сама себе Сади.

– Даже если это так, то…

Она не договаривает. Все, что было до этого непонятным, становится ясным как пейзаж в солнечный день. Попытки ангела заполучить её, а потом и вернуть. Теперь она понимает, почему Герхард не убил её, а сохранил жизнь, да ещё и ищет расположения.

– Ты откроешь разлом, – произносит Герхард.

Сади сглатывает горький комок.

– А потом?

– Потом ты просто вернёшься сюда и будешь жить как хозяйка города. Я позабочусь о том, чтобы Имрам следил за этим до конца его дней.

– Если я открою разлом, то конец его дней может наступить куда быстрее, чем мой.

На это Герхарду ответить нечего. Он был бы рад, если бы Сади была глупее винной пробки. Но это не так, к сожалению.

– Союз ни к чему, – начинает Сади, но Герхард перебивает её.

– Ошибаешься. Союз – это моя гарантия, что ты никому ничего не расскажешь. Просто не сможешь.

Сади становится страшно.

– Как это будет? – спрашивает она, еле шевеля онемевшими губами.

– Я, как твой муж, запрещу тебе говорить кто ты и для чего отправляешься к разлому. А ты будешь идти к нему, несмотря ни на что.

– А если я откажусь?

Вопрос повисает в воздухе. Герхард не хочет произносить ответ вслух, но Сади поставила его в невыгодное положение и, кроме как правды, она ничего от него не получит. В этот раз.

– Тогда я убью тебя.

Сади отступает на шаг назад.

– Я никому не скажу, меня необязательно убивать.

Вся миловидность их прогулки пропадает без следа.

– Обязательно. Ты угроза для каждого, кто живёт на земле. И для ангелов, и для демонов, и даже для рабов. Если кто-то узнает, то начнётся гонка за смертью. За твоей смертью.

Сади обхватывает себя руками. Она в голове прокручивает истории старухи Норны. Да, она говорила, что Потомок способен открыть разлом и вернуть вход в ад, но она никогда не говорила, как именно это можно было сделать. Десятки, как ни сотни раз, Сади слушала историю Потомка Проклятой Девочки, но никогда не обращала внимания, что Норна не говорила самого главного. Что нужно сделать Потомку, чтобы открыть разлом?

– Ты сказал, что можешь показать мне. Я хочу увидеть доказательство.

Сади надеется, что Герхард ошибается. Скорее всего он перепутал Сади с кем-то другим.

Герхард сокращает расстояние между ними, кладёт руку Сади на шею и большим пальцем приподнимает подбородок.

– Не бойся, – говорит он. – Это только воспоминания.

И практически моментально Сади перестаёт видеть перед собой Герхарда, теперь она совершенно в другом месте. Словно она бежит так быстро, что даже ангелы не могут развить такую скорость. А потом картинка останавливается, и Сади ощущает себя лежащей на чём-то безумно мягком. Маленькая детская рука протягивается вперёд, эта рука словно принадлежит Сади, но это не так. Или так? Девушка ничего не понимает, но продолжает смотреть. Перед кроватью садится молоденькая девушка. Она странно одета. Тонкая майка в кружеве, брюки, без единого кармана. Сади никогда не видела такую одежду. Девушка берёт ладонь ребёнка и с красными от слёз глазами спрашивает:

– Что я могу сделать для тебя?

– Молитесь, – отвечает ребёнок слабым шёпотом.

– Мы молимся день и ночь. Весь мир в молитвах о тебе.

– Нет. Я скажу вам песню. Другую. Только она спасёт меня.

Герхард убирает руку с шеи Сади и из-за резкого перехода, девушка практически падает.

– Что это было? – спрашивает она.

– Это твой дальний родственник. Когда я попробовал твою кровь, то видел всех, от кого ты произошла.

– Всех?

– Да. Но я искал именно это. Клочок воспоминания. Кровь, она помнит всё.

Герхард и Сади смотрят друг на друга. Девушка не может унять сердцебиение, оно несётся вдаль, оставляя после себя горечь. Герхард выжидает, он практически уверен, что Сади сейчас сорвётся и побежит, но вместо этого она спрашивает:

– Как я смогу открыть разлом?

Ещё один интересный вопрос.

– Этого никто не знает. Придётся выяснить на месте, – отвечает Герхард.

– Я ещё не дала ответ, – напоминает Сади.

– Дашь, завтра мы станем мужем и женой, а до тех пор ты будешь изолирована. Подумай. Я приму любое твоё решение, а тебе придётся принять его последствия.

Всё очень просто. Согласись и живи, откажись и умри.

Они идут обратно. Удивительно, но Сади испытывает удовлетворение. Сейчас всё встало на свои места. Сади стала известна причина, почему ангел так рьяно хотел видеть её своей женой.

Известие о том, что Сади является легендой, никак не волнует девушку, она просто не до конца осознаёт смысл происходящего. У неё есть сутки, чтобы подумать.

"О чём тут думать?" – спрашивает Сади себя. Она не спешит умирать, ангел предлагает ей свободу.

Свобода или смерть.

Смерть или свобода.

Засыпает Сади только перед рассветом и, уплывая в сон, понимает, что приняла решение, сразу, как только ангел назвал альтернативу свободе.

Глава тринадцатая

Ангел, чьи крылья так и не задела серость земных искушений, уже битый час сидит на крыльце своего дома. Он теперь не может назвать его своим. Это изменилось через несколько часов после того, как Ариэлла спросила, не кажется ли Имраму, что в его доме не хватает красок. Имрам оглядел белые стены, светлую мебель и пожал плечами. Ему всё было нормально. Красок в его жизни доставало и так, а невзрачность жилища никак не мешала его существованию. После этого со стороны Ариэллы последовало ещё несколько вопросов, и он дал какие-то неоднозначные ответы.

Его не было дома практически сутки.

Вернувшись, он обнаружил, что Ариэлла обустроилась не просто как его рабыня. Он сам почувствовал себя невольником в собственном жилище. Ведь его дом превратился в обилие красок, блеска, цветов, которые наполняют жилище приятным ароматом и неузнаваемостью. А ещё Имрам обнаружил, что он теперь должен половине Торговой улицы. Сталь он, разумеется, отдал, но в себя от преображения дома так и не пришёл. Каждую из комнат словно окунули в краски – жёлтый, нежно-розовый, зелёный, голубой и везде