Есть совпадение - Эмма Лорд

Но мне вдруг расхотелось говорить о родителях. Я будто черканула по крышке, и теперь мне хочется раскопать это.

– Удобство, – повторяю я. Она застывает, и едва сдерживаюсь, чтобы не добавить: «Сексуальное слово».

Савви возмущенно пихает меня в плечо. Я делаю вид, что падаю в траву, и Руфус тут же пользуется возможностью напрыгнуть на меня, отчего я действительно падаю, увлекая его за собой в грязь.

– Что-то я не заметила, чтобы ты с кем-то встречалась, – замечает Савви, позволяя собаке издеваться надо мной.

– Ну как ты можешь так говорить, если мой парень сейчас буквально на мне?

От этого у Савви вырвался смешок, подтверждая, что мы преодолели напряжение и теперь можем дразнить друг друга, надеюсь, не переживая за то, что испепелим и без того хрупкое эго друг друга. Она оттаскивает Руфуса от меня и бросает грязную ракетку для бадминтона вниз по тропинке.

– Что Джо думает об этом? – спрашиваю я, глядя, как Руфус убегает.

– Думает о чем?

– Э-э… про сестру-сюрприз ростом метр семьдесят, которая всплыла в твоем почтовом ящике на прошлой неделе.

Савви моргнула.

– Я… дерьмо. – Она застывает, как будто это только что пришло ей в голову. – Я не говорила ей.

Обижаться, конечно, бессмысленно, но в такой ситуации трудно не обидеться. Особенно когда она снова смеется.

– Я… ого. Я не могу… То есть, серьезно… дерьмо.

– Мда, – протягиваю я, потому что сейчас могу выражаться только односложными фразами, чтобы в моей речи не проскользнула обида.

Савви замечает это и переводит свой взгляд на меня. Она выглядит так, словно вот-вот извинится, но говорит:

– Она очень разозлится.

– Почему?

– Потому что я рассказала Микки, и она думает… – Савви качает головой, резко оборвав себя. – Это не имеет к тебе никакого отношения. – Она снова качает головой, на этот раз еще интенсивнее. – Она, наверное, сказала бы моим родителям.

Я срываю клочок травы, пальцами разделяя его на травинки. Возможно, мне следует подумать, стоит ли спрашивать ее об этом, прежде чем сделать это, но уже поздно.

– Почему ты этого не сделала?

Она пожимает плечами.

– У них было восемнадцать лет, чтобы рассказать мне, но они ничего не сказали. Так что…

Не думаю, что это полный ответ, но остальная его часть повисает между нами в воздухе. Я смотрю на нее, и она поддается.

– Кроме того, у меня странное предчувствие, что… Я не знаю. Может, все должно было сложиться именно так. Может, мы сами должны были найти друг друга.

– Ага.

У меня пересыхает в горле. В меньшей степени от чувства вины за то, что мы делаем, и в большей – от странного обязательства, которое я чувствую перед Савви. Что-то привело нас к этому моменту, какая-то сила, которая так долго зависала в «если», что должно было наступить это «когда-то», когда мы встретимся. Ни разу в жизни я не чувствовала, что чего-то не хватает, но, если бы я прямо сейчас встала и ушла, частичка меня осталась бы здесь, рядом с ней.

Савви прижимает колени к груди.

– Ох. Кажется, словно прошла пара секунд. Но я вроде как скучаю по ним.

Я знаю, что она имеет в виду своих родителей, потому что внезапно я тоже начинаю думать о своих. О блинчиках, которые Ашер, вероятно, заставил напечь нашего папу, о чашке маминого кофе, из которой я обычно украдкой делаю несколько глотков. И это нечто более глубокое, чем повседневность. Братья подрастут, когда я вернусь. У них будет достаточно времени, чтобы навести новые порядки без меня. Пространство, в которое я вернусь, хочу этого или нет, больше не будет вписываться в образ Эбби – или, может, я уже не буду соответствовать тому образу Эбби.

Я прерывисто вздыхаю и говорю:

– Я тоже.

– Все наладится, – говорит Савви, теребя цепочку на шее. – Первая неделя в лагере всегда тяжелая.

Я смотрю, как она вытаскивает цепочку из-под рубашки и смотрит на подвеску. Я так привыкла ко всем нашим схожим чертам – цвет волос, форма глаз, то, как наши голоса немного повышаются, когда мы злимся – что требуется секунда, чтобы понять, что этот талисман не был чем-то общим, с чем мы родились.

– Это сорока?

– Ого, – говорит Савви, – ты действительно разбираешься в птицах. Большинство людей думают, что это… ох.

Она замолкает, уставившись на брелок, который я вытащила из джинсовых шорт. Цепочка толще и короче. Но подвеска с сорокой точно такая же, как у нее.

Наши глаза встречаются, и мы уже знаем, что собираемся сказать, прежде чем произнести вслух:

– Это мне мама подарила.

Я сглатываю, сжимая подвеску в кулаке. Мама подарила ее мне в первый день в детском саду с запасным ключом от дома. Я мало что помню о том разговоре, только то, что даже в пять лет могла сказать, что у нее особенные руки, когда она вложила брелок в мои и сказала, чтобы я его берегла.

– Полагаю, твоя тоже никогда не говорила тебе, что она значит.

– Нет, – говорит Савви. Она снимает подвеску с шеи, и мы подносим их к свету. – Она была у меня так давно, что я и не помню, чтобы у меня ее не было.

– Ну, думаю, у нас есть первая подсказка.

Две сороки-талисмана висят, сверкая под лучами солнца, одинаковые по форме, но получившие свои отличительные черты со временем. Моя поцарапалась от падений, а у подвески Савви появились потертости по краям от того, что она ее теребила в руках, и цвета у каждой по-своему поблекли – но у обеих сохранился перламутровый синий, мерцающий на черно-белом фоне, две противоположные крайности в одном предмете, птица, находящаяся в противоречии с самой собой.

– Может, объявим небольшое перемирие… хотя бы на время? – предлагает Савви. – Так ты сможешь остаться. По крайней мере, пока мы со всем не разберемся.

Я сжимаю кулак вокруг талисмана, а она прячет свой обратно.

– Да, – соглашаюсь я. – Звучит как план.

– Моя главная теория такова: родители Савви были самыми отъявленными криминальными авторитетами Сиэтла, а родители Эбби задолжали родителям Савви серьезный кровный долг, который можно оплатить только младенцем, в стиле сказки про Румпельштильцхена, – говорит Финн, которому удалось за завтраком связать все слова воедино с набитым черничными вафлями ртом.

– Ты в правильном направлении, – невозмутимо говорю я, уплетая йогурт. – Я чувствую это.

Савви бьет его по голове именным бейджиком, висящем на шнурке, и возвращается к раскладыванию фруктов на своей вафле. Джемми, Кэм и Иззи неловко поглядывают в нашу сторону, сидя через несколько столиков от нас. Я жестом приглашаю их присоединиться, но их лица бледнеют, и Джемми издает застенчивый писк, который служит для меня сигналом отказаться от этой идеи.