Есть совпадение - Эмма Лорд

– Временное перемирие? – спрашиваю я.

Сначала я думаю, что она отмахнется от меня, но что-то происходит, в ее движениях появляется жесткость.

– Что ж, – говорит она язвительным тоном, – учитывая, что мы сейчас находимся на краю очень крутого обрыва, кажется неразумным отказываться.

Я смеюсь и снимаю ее камеру со штатива. Поначалу меня смущает отсутствие видоискателя – в последнюю неделю я часто пользовалась старомодной моделью Поппи.

– Скажи «ре-е-клама».

Савви выглядит немного жалко, но поворачивается и видит, что мы на пороге восхода, и не теряет ни секунды. За то мгновение, что я успеваю моргнуть, она изящно закидывает одну ногу за спину, подтягивая ее рукой, а другую руку вытягивает к небу, как обтянутая в леггинсы небесная танцовщица[23]. Она специально встала в кадр так, чтобы солнце выглянуло из круга, который она сделала, сцепив руку и ногу, и мне пришлось слегка наклониться, чтобы оно оказалось в центре.

– Это того стоило, – говорю я, сделав несколько снимков.

– Спасибо, – говорит она смущенно. Я готовлюсь к тому, что она просмотрит все снимки, когда я верну камеру, но она этого не делает, будто доверяет моим способностям. Это приятно – по крайней мере, до того момента, пока она не поворачивается и не говорит:

– Просто чтобы ты знала… про то, как быть младшим вожатым. Я не думала, что все это будет так странно, иначе я бы об этом непременно сказала.

Я делаю паузу, поднося камеру к лицу и положив палец на затвор.

– Ты, должно быть, хотела сказать, что не пригласила бы меня?

Она прочищает горло, делая шаг назад.

– Я лишь пытаюсь сказать, что я не… не люблю командовать людьми.

Я отвожу камеру от лица, чтобы на свой страх и риск ехидно поднять брови. У меня на лице появляется легкая ухмылка.

– Ладно, я переборщила, – поправляется она. Она шаркает ногами по траве, стоя босиком. Руфус катается недалеко от ее фирменных черных кроссовок, о которых мне известно из рассказов савванатиков.

– Послушай, я лишь стараюсь хорошо выполнять свою работу. Это место много для меня значит, и я… хочу навести тут порядок.

– Справедливо, – говорю я.

Она одобрительно кивает в ответ, и мы погружаемся в тревожную тишину. Теперь, когда мы наконец смогли поговорить, нам не избежать того, ради чего мы сюда приехали – разговора о наших родителях. Я набираюсь храбрости, и мы смотрим друг на друга, ожидая, кому первым завести речь об этом. В конце концов мы обе не решаемся начать тему.

– Твой фотоаппарат, – говорит она. – Я никогда таких не видела.

– Он чертовский старый.

Я протягиваю ей фотоаппарат, и она берет его, заглядывая в видоискатель. Она выглядит искренне заинтересованной, и я добавляю, даже не подумав:

– Этот фотоаппарат принадлежал моему дедушке.

Впервые мне приходит в голову, что мои дедушка и бабушка были биологически и ее. Поппи, наверное, знал о ней. Не только мои родители лгали мне – и Поппи, похоже, тоже.

Это бьет меня в то место, которое я даже не думала, что может быть задето. Закрадывается сожаление, что лучше бы я вообще ничего не говорила.

Она отдает камеру еще осторожнее, чем брала ее.

– Это он приобщил тебя к фотографии?

– Да, – отвечаю я, испытывая облегчение от того, что она не затронула эту тему.

Дело не в том, что я не хочу делить с ней Поппи. Просто не знаю, смогу ли рассказать о нем должным образом. Трудно описать человека, когда ты уже чувствуешь не то, каким он был, а то, каким он больше не является.

– Мы часто ездили в небольшие путешествия. Ходили в походы. Правда, никуда, где было бы далеко от дома.

«Никуда вроде этого места», – почти говорю я и чувствую себя предателем.

– Наверное, это было здорово.

Она произносит это не в той небрежной манере, присущей людям, когда они говорят что-то из вежливости, а вполне искренне. Это дает мне смелость, чтобы задать свой вопрос.

– А как насчет тебя? Как ты начала заниматься… – Я показываю на восход солнца, на то место, где она вся превратилась в пластилиновую фигурку во имя социальных сетей.

– Инстаграмом? – спрашивает она. – О, я не знаю. Я всегда… то есть мои родители помешаны на ЗОЖ. Как параноики.

Я сдерживаю себя, чтобы не сболтнуть: «Даже и не скажешь…»

– Так что, думаю, я всегда была частью сообщества, повернутого на здоровье.

– Здоровье? – Не хочу прозвучать так, будто все это звучит сомнительно. Мне, правда, любопытно.

– Ну, знаешь… Питание. Йога. Медитации, – говорит Савви, усаживаясь в траву рядом с Руфусом. – Вещи, которые я ненавидела в детстве, но теперь сама погрузилась в них. Для меня это набор инструментов для борьбы со стрессом, понимаешь? И все это легче для понимания – или, по крайней мере, немного доступнее для людей – преподносится в инстаграме, который позволяет создать красивую визуальную картинку и разбить информацию на простые шаги. Так она перестает быть излинованной и трудной.

Вот о чем Финн пытался сказать мне. Савви искренне стремится помочь людям. И одно дело – верить ему на слово, но совсем другое – видеть доказательства в том, как она говорит об этом – слова вылетают из нее быстро, необдуманно и незапланированно.

– В любом случае, мы стремимся именно к этому, – добавляет Савви. – Пытаемся сделать эту информацию занимательной. Под «мы» я имею в виду себя и Микки. Ее идея была превратить это в аккаунт в инстаграме. Мы завели эту страничку здесь несколько лет назад.

Она говорит с такой тоской, как будто Микки сейчас далеко, а не здесь за тропой, несомненно, споря с Лео о том, какой фрукт им следует положить в утренние маффины. Я вспоминаю о личном разговоре Савви, который мы бесстыдно подслушали прошлой ночью: «Микки не имеет никакого отношения к этому».

Может быть, не только у меня есть неразрешенная дружеская драма. Может, мы с Савви действительно больше похожи тем, что заложено в нас, чем тем, что видно на поверхности.

– Хорошо, что вы обе неплохо снимаете.

– Ну, мама Микки – художница, у нее есть магазин, для которого она создает временные татуировки и где продает другие свои работы, и мои родители тоже очень любят искусство. Увлекаются, а еще типа коллекционируют.

– Ах да. Ты не упомянула, что твои родители… богаты как Тони Старк.

Савви не краснеет и не пытается преуменьшить этот факт.

– Да. Ну мы же живем в Медине, – говорит она, как будто это все объясняет.