Тайна испанского манускрипта - Нина Запольская

Когда у него спрашивали, как ему служится с таким молодым капитаном, он искренне отвечал:

– Я знаю потому, что у меня опыт, а капитан Линч знает потому, что чувствует… А как он только это чувствует – я не знаю. Мне, может быть, и хотелось бы скомандовать в этом месте «лево-руля», и вся опытность моя бы скомандовала, но капитан Линч смотрит и командует по-другому – и ведь точно угадывает… Сколько раз он жизни наши спасал и шхуну уводил от верной гибели. Он прирождённый капитан, вот что я вам скажу.

Ещё шхуна несла на себе, конечно же, дядю Джорджа. Сейчас тот маялся в своей каюте морской болезнью, и было странно видеть его без парика. Он лежал на койке с зелёным мокрым лицом, стонал и беспрестанно твердил доктору Леггу, что ему так плохо, что хуже уже не будет. Но доктор Легг был по натуре оптимистом, он отвечал сквайру с улыбкой:

– Будет, дорогой сэр, вот посмотрите – ещё как будет хуже… Вот, примите, я для вас отварчику сделал. Вам в миг полегчает. Или давайте, я вам запястья заодно перевяжу!

Доктор Легг, которого непонятной волею судьбы мистер Трелони умудрился нанять в этот рейс, был человек образованный. Он учился в колледже своим врачебным наукам и обязательно брал с собой в плавание какую-нибудь книжку позаковыристей, хотя читать у него времени, конечно же, не было, да и условия редко это позволяли. Но такой уж он был человек, что без чтения не мог. Было ему около тридцати пяти лет, и его славному круглому лицу очень шли рыжие пушистые бакенбарды и зелёные глаза с кошачьей хитрецой.

Только-только поднявшись на палубу «Архистар», доктор Легг обратился к команде:

– Джентльмены! У меня к вам будет огромная просьба: если кто-нибудь из вас получит хоть малейшую царапину – сразу приходите ко мне… Мы идём с вами в рейс, который чреват опасностями, и терять людей из-за ерунды мы не имеем права.

Потрясённые матросы посмотрели на доктора, как на оракула, что доставило тому чрезвычайное внутреннее удовлетворение.

Вторым по чину на «Архистар» после штурмана был боцман Билли Джонс, или просто боцман Джонс – плотный мужчина ниже среднего роста, с железными кулаками и лужёной глоткой. Он повязывал голову чёрным платком на испанский манер, за что матросы, между собой, конечно, называли его Амиго, от испанского «amigo» – «друг». Этот платок, как и прозвище, очень подходил тёмным глазам боцмана и его чёрным кустистым бровям, которые тот часто хмурил, особенно когда задумывался. При этом боцман ещё вытягивал трубочкой пухлые красные губы и шевелил ими, видимо, от усердности мыслительного процесса.

Старший рулевой Джон Скайнес, двадцати трёх лет, необыкновенно весёлый, общительный, добрый до простоты матрос слыл за силача и, когда напивался, что случалось с ним чрезвычайно редко, его трудно было утихомирить. Роста он был высокого, волосы имел тёмные, сложения плечистого, но скорее худого, чем атлетического. Носил он, как и все матросы, грубые башмаки, светлые чулки, широкие штаны чуть ниже колен и жюстокор синего цвета. Этот цвет он почитал за морской. Заломленная сбоку широкополая шляпа, из-под которой виднелась коса, довершала его облик.

Ещё на кораблях чрезвычайно нужной специальностью считался плотник.

Плотника с «Архистар» звали Рон Шелтон. Он уже плавал с капитаном Линчем, потом ушёл от него на корабль банкира Саввинлоу, но узнав, что капитан набирает команду, попросился назад во имя Пресвятой Девы. Плотник он был отменный и ловкий, а причину, по которой он хотел оставить банкира, капитан счёл весьма убедительной. Плотник не мог смотреть, как мучаются несчастные пленники из дикой Африки, которых корабль банкира Саввинлоу увозил на продажу в Америку.

Роста он был среднего, внешности – непримечательной, возраста – неопределённого, но скорее молодого, был доверчив и наивен, а когда узнавал, что его провели, очень сердился на обидчика и в ярости кидался на него с кулаками. Но драки среди матросов были явлением постоянным, для этого и был боцман на корабле, чтобы сразу их пресекать.

Повар «Архистар» был личностью примечательной – он единственный на корабле имел маленький животик, за что матросы прозвали его Обжорой. Но кок Пиррет на это не сердился, объясняя насмешникам, что живот у него не от еды, а от недостатка движения. Матросов кормил он исправно и следил, чтобы продукты на матросском и на капитанском столах водились разнообразные. Было коку уже лет пятьдесят, но малый был расторопный, к тому же опрятный и добродушный. Кок Пиррет имел только одну странность – он свято верил в белую магию, связанную с таинственными свойствами чисел, планет и трав, и суеверных матросов это поначалу в нём пугало.

На «Архистар» имелись пушки – по четыре 24-х фунтовых орудия на каждую сторону и одна вертлюжная. Такое вооружение, конечно не годилось для крупных морских боёв, но прекрасно подходило для отражений возможных пиратских абордажей.

Канонир Хоксли, он же корабельный кузнец, своими корявыми, но умелыми руками содержал пушки шхуны в исключительно отменном состоянии. Был он глуховат, а к выбору собеседника, как считали матросы, подходил весьма придирчиво: он разговаривал не со всеми людьми. С некоторыми – скажет слово, и отойдёт с тем, чтобы больше уже совсем не подходить без надобности. Но он охотно говорил с капитаном, шкипером и боцманом – как считали матросы, потому что это было начальство. Поэтому матросы его недолюбливали. Канонир Хоксли был кряжистый, ещё не старый угрюмый человек, с сильными руками и мосластыми кулачищами, крепость которых проверил на себе не один новичок, только-только нанявшийся на «Архистар».

Всего на шхуне было 28 человек. Всех их, дорогой читатель, описывать не имеет смысла, потому что с ними вы вполне сможете познакомиться позднее. Но только поведение матросов было свободным и не скованным, глаза их были в меру любопытны, а с мистером Трелони (пассажиром и родственником кораблевладелицы) они держались с тем суровым изяществом и небрежной почтительностью, которые отличают поведение многих моряков.

Шхуна «Архистар» неслась по волнам, шум и беготня на палубе почти стихли, как вдруг…

– Боц-ман-мать-твою! – загремел капитан, что есть мочи, хотя боцман Джонс стоял в двух шагах от него. – Почему кливер полощет, как мочалка у бабы?

– Виноват, сэр! – заорал в ответ боцман, и, хотя кливер не полоскал, потому что шхуна шла круто по ветру, он всё же резво побежал к матросам.

– Эй вы, дохлые крысы! – грозно закричал он им. – Чучела замороженные, юферсом-вас-зацепи! Почему кливер полощет, как мочалки у ваших баб?

И если в голубых глазах капитана прыгали и дурачились чертенята, то у боцмана в каждом чёрном глазу скакало по два огромных весёлых беса, которые и кинулись на матросов. А матросы врассыпную бросились по палубе, рванули, кто куда и наверх, чтобы там, наверху, висеть на вантах* и смотреть на море.

Это были первые минуты плаванья, и тот, кто никогда не ходил под парусом, у кого не начинала вдруг качаться под ногами палуба, кто не слышал крики чаек, провожающих корабль, тот никогда не поймёт всей радости первых минут встречи с открытым морем. Прощай, земля!.. Впереди неведомые острова, шторма и выматывающая качка, болезни и смертельные опасности, и не все вернутся обратно, но сейчас был праздник, общий праздник сильных и смелых мужчин, объединённых общей судьбой.