Только ты - Янина Логвин

– Соль подай!

– Что? – девчонка от неожиданности вздрогнула. Подняла взгляд от тарелки, заморгала испуганно. – Д-да, конечно, – неловко протянула руку.

– И сахар, – мать с Батей беседовали о чем-то своем. В последний час отчиму дважды звонили с хлебозавода – им всегда было что обсудить.

– Вот, возьми, пожалуйста.

– Может, и чаю нальешь, раз уж ты у нас такая добрая?

Я вертел перед собой чашку, из которой она обычно пила, и которую опрометчиво забыла в моей комнате, и с холодом смотрел в синие распахнутые глаза, надеясь, что мне не придется разбить столовый предмет при матери.

Не сразу, но скелетина сообразила, о чем речь. Побледнела, изменившись в лице, но чай налила. Поставила передо мной дымящуюся чашку, мелькнув перед глазами тонкими фарфоровыми пальчиками.

Не в силах больше играть, я хлопнул дверью кухни.

– Стаська! Ах ты ж, охламон! Ты что себе позволяешь? С какой цепи сорвался? – крикнула вслед мать, но мне было уже все равно. Все, что я хотел сказать скелетине, я собирался ей сказать наедине. И плевать, понравится это кому-нибудь или нет!

Я оказался прав в своем ожидании, и она недолго оставалась за столом. Поблагодарив родителей за ужин, юркнула в дверь, прошелестела тихими шагами по холлу, заскреблась мышью по лестнице. Сбилась с шага, заметив, насколько в холле второго этажа темно. Правильно, ей было чего опасаться в этом доме гораздо больше темноты. В отличие от сводной сестры, чтобы видеть и ждать, ее брату не нужен был свет. Впрочем, сейчас я не мог думать ни о чем другом – только о том, что она делала в моей комнате.

Я дождался ее на верхней площадке и шагнул навстречу худенькой фигурке, вспрыгнувшей на ступеньку. Не намереваясь больше терпеть в одиночку все то дерьмо, что кипело внутри меня, причиняя боль при мысли о сводной сестре, при мысли о том, что ее волосы, возможно, касались моей подушки, сказал со злостью и раздражением, которые зудели солью на коже. Полушепотом, так, чтобы слова прозвучали для нас двоих.

– Жаль, скелетина, что ты решила прийти в мою комнату, когда там не было меня. Я бы нашел, что тебе показать. Ну и как? Отыскала то, зачем приходила? Убедилась, насколько уютнее устроилась? Как щедро моя мать расстаралась для бедной родственницы? Чего ты хотела?! Чего, отвечай!

– Н-ничего, – она, охнув, тут же отступила назад, намереваясь сбежать, но поздно, я уже поймал ее. Дернул к себе, едва успев удержать от падения.

– Что ты делала в моей спальне?! В моей постели?! Я знаю, ты была там. Была!

Руки впились в щуплые плечи и прижали девчонку к стене. Я сам не заметил, как склонил голову к скелетине, обхватил пальцами точеный подбородок, поднимая ее лицо навстречу злому взгляду. Прошептал хрипло, ловя скупой свет в блестящих глазах. Обдавая рваным дыханием нежную щеку.

– Не смей больше входить ко мне, поняла?! Не смей касаться моих личных вещей. Не смей, когда меня нет. Никогда!

– Я случайно, честное слово. Не знаю, почему вошла. П-пожалуйста, Стас, отпусти меня.

Но я уже не мог остановиться, даже увидев испуг в ее глазах.

– И никогда… Никогда не смей разговаривать с Воропаевым, слышишь? Иначе я за себя не отвечаю, и вы поплатитесь. Оба! Ты не его! Не его, запомни!

Я уже ответила Стасу: «Да», – а он все равно не отпускал меня. Продолжал прижимать к стене, навалившись грудью, тяжело дыша, но больше не сжимая лицо. Рука освободила подбородок, замерла… и вдруг погладила щеку – неожиданно бережно и осторожно. Большой палец, дотронувшись до губ, медленно обвел их, раскрывая…

– Эльф…

Другая ладонь сводного брата поднялась с плеча на шею, забралась в волосы… Смяв их с каким-то злым отчаяньем, медленно поползла по спине вниз, остановившись на талии. Напряглась, притягивая меня ближе к парню.

– Эльф, не мучь меня, я устал.

Меньше всего на свете я хотела сделать Стасу больно. Я боялась и не понимала его. Скучала по нему и хотела бежать. А сердце стучало, стучало, стучало как заполошное… И предательски билась жилка на виске, встречая учащенным пульсом обжигающее кожу дыхание.

– Скажи мне сейчас. Просто скажи.

– Что?

– Что я нужен тебе. Только я и никто больше.

Он был сумасшедшим, мой сводный брат, и сейчас стоял как никогда близко. Я могла чувствовать его тело: сильное, крепкое и такое горячее. Он жадно обвивал меня, лишив возможности двигаться, но, запрокинув голову, я могла видеть его глаза. Едва различимые в темноте холла, они смотрели на мои губы.

– Я тебя не понимаю, Стас. Ты сказал, что ненавидишь. Что не разрешаешь касаться… Не понимаю, чего ты хочешь?

– Хочу. Да, я хочу, Эльф, но лучше тебе не знать, что именно. И это дерьмово больно, вот так хотеть. Ты как рана, что мучит меня и не заживает. С другими не заживает. И страшно, что если начну, уже вряд ли смогу остановиться.

Я вздрогнула и чаще задышала, почувствовав, как его пальцы, скользнув под свитер, легли на живот. Погладив кожу, несмело поползли выше. Красивое лицо с рваной челкой склонилось, и губы сводного брата почти коснулись моих.

– Как же здорово ты пахнешь, Эльф. Молоком и нежностью, убойное сочетание.

– Стас…

– О, че-ерт.

Он чертыхнулся, но руку убрал. Вернув ладонь на щеку, снова мягко обвел пальцем контур моих губ.

– Не бойся, я знаю, что рано. Знаю, но чувствую, как желание убивает меня. И это по-настоящему паскудно, что ты рядом! Прав Рыжий! Каждый гребаный раз прав! Лучше бы ты убралась отсюда к чертовой матери! Или никогда не приезжала!

Он неожиданно отпустил меня и отступил, тихо и зло рассмеявшись. Сквозь рваную челку блеснули холодом стальные глаза, а белозубый рот оскалился в кривой усмешке.

– Стас, прекрати. Пожалуйста.

– Что, попалась, сестренка? Как дешевая рыбка в соленую юшку. Глупая, доверчивая скелетина! Малолетняя дурочка! Ты же не думаешь, что на самом деле могла мне понравиться? Тощая девчонка из Дальнего Бура, у которой и груди-то нет? И Воропаеву тоже! Держись от нас подальше, и будешь цела! Поняла?

Я не стала дальше слушать и не могла на него смотреть. Слова ударили в меня, словно ушат ледяной воды с колким крошевом, едва не остановив сердце. Оторвав плечи от стены, я, пошатываясь, направилась в свою комнату.

– Стой, Эльф! – пальцы Стаса скользнули по руке, но поздно: сорвавшись с места, я уже скрылась в своей комнате, оставив его за дверью. Привалившись спиной к дверной створке, крепко зажмурила глаза, которые знакомо защипало от слез: больше я из-за него не расплачусь!

– Уходи, Стас! Уходи, слышишь! Иначе я закричу!

Но он стоял, и я чувствовала его каждой клеточкой тела, будто ничего не разделяло нас. Провел раскрытой ладонью по двери, негромко стукнул в стену кулаком.