Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин

Кас пошел по сужающейся долине к руслу пересохшего ручья. Там он увидел несколько хилых кустов и следы мелкой живности на песке. Тогда он встал на колени и руками начал рыть грубый речной песок. Песок был прохладный на ощупь, а чуть глубже – влажный. На дне ямы стала просачиваться вода. Кас продолжал трудиться – копнет, подождет, копнет, подождет. Вода сочилась беззвучно. Она блестела и казалась черной в жарких лучах. Кас дождался, пока смог наполнить медную чашку, которую нес с собой в мешке, и напился. Снова и снова он наполнял маленькую чашку и пил, медленно и с благодарностью, и каждый раз блестящая вода медленно проступала на дне ямы. Чашка за чашкой Кас наполнил бурдюк. Солнце стояло низко на западе, когда он вернулся к пальмам у сухого колодца и лег спать в крохотной тени.

Проснулся после заката и снова принялся рыть – яму уже наполовину занесло песком. Дожидаясь, пока проступит вода, съел один из апельсинов Ини. Опять напился и заново наполнил бурдюк. Тревога в сердце улеглась, и пришло спокойствие. Он знал, что идет правильно, что Хабгалгат дал хороший совет, что к западу отсюда источники более надежны, чем колодец возле Узких скал. Всего-то осталось – прошагать еще четырнадцать дней через пустыню под солнцем и звездами и принести кувшин воды праведнику. А потом вернуться той же дорогой.

Еще шесть ночей Кас шел то по ровной местности, то по невысоким барханам, по песку и ссохшейся пустынной глине, в жаркое время дня спал у крошечного колодца или источника, куда неизменно приводил старый путь. Запас еды был невелик, но до конца пути должно было хватить. Он сколько возможно берег последний апельсин и как раз принялся за него в приятной тени большого оазиса Гебо, возле озерца, окруженного высокими тростниками и пальмами, как вдруг услышал фырканье коня или мула и людские голоса.

Он скорчился среди тростника, но его уже заметили.

Их было четверо кочевников, а при них две низкорослые лошадки и вереница мулов. Мужчины окружили Каса и застыли, глядя на него сверху вниз. Поджарые, жилистые, одетые в шаровары, безрукавки и белые платки на голове. За поясом длинные кинжалы и легкие сабли, у одного – лук за спиной. Все четверо молчали.

Кас, обнаженный, сидел скрестив ноги в зарослях тростника. После того как он напился из ручья и проспал самую страшную жару, озерце в оазисе подарило ему невероятную роскошь – купание. Он поплескался в воде, радуясь прохладе. Выстирал рубаху и набедренную повязку, что в дороге стали еще грязнее, чем были, когда Таба их ему отдал, и расстелил одежду поверх тростников сушиться.

Его пробирала дрожь, хотя вечер был жаркий и безветренный. Кочевники стояли неподвижно и смотрели на него.

Он отложил в сторону апельсиновую кожуру. Заплечный мешок лежал рядом. Кас медленно его раскрыл. Медленно снял с пояса кошель и положил рядом с мешком. Посмотрел снизу вверх на всех четверых по очереди. Раскрыл ладони в терпеливом жесте: это все, что у меня есть.

– Зачем ты здесь? – спросил кочевник, чья короткая бородка была совсем белой.

– Несу из Банкалы подарок от моего господина праведнику в Анун.

– Что за подарок?

Он тронул оплетенный кувшин, лежащий рядом с мешком.

– Что в нем?

– Вода.

Один кочевник усмехнулся. Другой смотрел на Каса с подозрением. Все молчали.

Старик присел на корточки, уронив худые руки себе на колени. Он внимательно рассматривал Каса и его поклажу.

– Как зовут праведника, которого ты ищешь?

– Матуа.

– А-а. – Старик наклонил голову.

Остальные трое один за другим тоже присели на корточки.

Один указал пальцем на кошель Каса.

– Там нож, – сказал Кас. – Шестьдесят медяков и одна серебрушка. Нитка с иголкой.

Кочевник кивнул.

Другой, помоложе, протянул руку к пустому мешку. Встряхнул его, тщательно прощупал швы и снова бросил. Взял кошель, осмотрел содержимое и брезгливо уронил на землю.

– Все, как он сказал.

– Ты и вправду идешь к Матуа-деи, – проговорил старик, не то утверждая, не то спрашивая.

– Вправду, – сказал Кас.

– Кто послал тебя к нему? – спросил молодой.

– Купец Митрай.

– Он отправляет караваны?

– Случается, он отправляет свои товары с караваном.

Старик спросил:

– Что ты знаешь о Матуа-деи?

– Что он величайший святой среди всех городов.

– Хотя родился кочевником, – обронил старик.

Кас чуть наклонил голову:

– Твоя правда.

Наступило долгое молчание. Вечерний ветерок пару раз шевельнул сухие пальмовые листья и длинные стебли тростника. Зафыркал мул, звеня уздечкой.

– Матуа – сын сына моей сестры и родич вам всем, – сказал старик, обращаясь к кочевникам. – Я хочу повидать его еще раз перед смертью. Сопроводим дарителя воды в город Анун, к нашему родичу Матуа-деи?

– В Банкале все лжецы, – сказал молодой. – Он соглядатай.

– Кто рассказал тебе про этот путь? – спросил кочевник с внимательным, суровым лицом.

– Старый Хабгалгат.

– А! – сказал кочевник.

– Дядюшка-деи, а как нас встретят стражи у Пустынных ворот Ануна? – спросил, чуть заметно усмехаясь, четвертый.

– Имя Матуа откроет нам ворота, – ответил старик. – Там на базаре мы сможем продать серых мулов. Идем!

Он встал, гибко, будто юноша. Вслед за ним и все кочевники поднялись на ноги.

– Седлай чалого, – сказал старик молодому, а другим: – Наполните бурдюки, – и Касу: – Одевайся, даритель воды! Поскачешь в Анун с кочевниками.

И не успело солнце зайти, как он уже ехал с кочевниками в Анун верхом на рослом чалом муле. Заплечный мешок лежал в переметной суме, а в другой – оплетенный кувшин.

Почти сразу они свернули с пути, о котором рассказал Хабгалгат, и направились на юго-восток, без дороги, насколько Кас мог рассмотреть в сумерках и позже, когда взошла луна.

Он очень испугался, когда кочевники окружили его у озера. Страх оставляет после себя усталость. Почти всю ночь Кас ехал будто в полусне, намотав поводья на правое запястье, цепляясь левой рукой за луку седла и поражаясь тому, как высоко он вознесся над землей в седле могучего и смирного животного, когда едет, будто важный господин, а не бредет пешком всю ночь по озаренным луной холмам.

Утром они вышли на караванную дорогу – ее сразу отличишь по ширине и прямизне, по отпечаткам копыт и кучкам окаменевшего навоза, оставшимся от последних весенних караванов. Середину дня провели в оазисе.

Кочевники не назвали своих имен, а сами друг к другу обращались только по степени родства. Кас так и запомнил их про себя – дядюшка-деи, как все его величали, смуглый двоюродный братец, улыбчивый двоюродный братец и сын. Друг с другом они говорили мало, а Касу едва