Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева

пришлось второпях, чтобы освободить посуду и место для следующих. А им уже полюбилось сидеть за столом, не заглатывать, а чувствовать вкус, но… Раз надо – значит, надо.

Зато обратно шли уже не спеша. Большинство дверей в «докторском» вагоне открыты, и, увидев в очередном купе Жарикова, Андрей подтолкнул Алика в спину.

– Иди, я догоню.

Тот послушно пошёл дальше, про себя удивляясь нахальству Андрея, что таким нахрапом и не боится, хотя… он же джи, вот и ладит с врачами. А Андрей постучал по косяку полуоткрытой двери.

– Иван Дормидонтович, можно?

– Можно, – улыбнулся Жариков. – Заходи.

Но Андрей, войдя, увидел лежащего на другом диване Аристова и сразу остановился.

– Ой, я не знал. Вы отдыхайте, я потом зайду.

– Ничего, – улыбнулся Аристов.

Он лежал поверх одеяла, одетый, только китель и ботинки снял.

– Ничего, Андрей. Случилось что?

– Нет, – мотнул головой Андрей. – Я ещё сам подумаю и потом приду.

И, гибко повернувшись, вышел прежде, чем они успели что-то сказать.

– Мыслитель, – с мягкой насмешкой сказал Аристов, вслепую нашаривая на столе сигареты.

– Левее, – подсказал ему Жариков. – Да, кто бы мог ждать. Интересно, какая у него сейчас проблема?

– Он же обещал прийти, когда додумает.

Жариков кивнул и тоже закурил.

– Тебе в ночь?

– Да. Я подремлю пока.

– Об чём речь.

Аристов докурил, ловко выкинул окурок в окно и закрыл глаза. Жариков откинулся на спинку дивана и погрузился в то спокойное, даже отрешённое от всего состояние, когда не спишь, всё видишь и слышишь, и глубоко полностью отдыхаешь. Иногда хватало нескольких минут. Хватало потому, что больше не давали. Но если была возможность… а сейчас она есть…

Вернувшись в свой отсек, Андрей снова залез на полку и лёг. За окном всё то же. Тогда, зимой, когда его везли в госпиталь, он ничего не видел. Лежал на дне кузова, ничего не чувствуя, кроме боли и страха. Новый хозяин накормил его, не бил, ночью он спал рядом, и хозяин не трогал его, не заставил работать, но и не сделал с ним главного – не ударил по лицу и не дал поцеловать ударившую руку, и он теперь гадал: почему? Может, его не хотят брать в рабы? Потому что он слаб и болен. И не мылся столько дней, всё тело в корках, и воняет от него так, что сам чувствует. Но… но ведь это всё пройдёт. Ему бы хоть помыться и поспать, чтобы боль немного отпустила, и он опять всё сможет. Хозяин, похоже, добрый, насиловать не будет, а руками или ртом он и сейчас сработает. Ох, чёрт, как болит, каждый толчок отзывается. Хозяин – добрый, разрешил лежать на боку, а то по-другому больно очень, не может он лечь как положено. И холодно. Приоткрывая глаза, он видит хозяина, тот сидит совсем рядом, прислонившись к борту, и лицо не злое, а усталое. А совсем рядом хозяйские сапоги почти касаются его лица, и ему впервые не страшно, что его пнут или ударят, добрые сапоги. Он бы погладил их, но боится разбудить хозяина…

Андрей поднял голову, чтобы ветер из окна размазал, высушил слёзы. Сержант Андрей Кузьмин, спасибо тебе за жизнь, за… за такую жизнь. Ты сразу знал, кто я. Тот бандюга тебе сказал, что я спальник, а чтоб ты понял, ещё и покривлялся, поизображал и велел мне раздеться. Я раздевался и плакал, я тогда всё время плакал. От голода, боли, от страха. Я не знаю, что ты понял, но ты ударил бандита, в зубы, «русским замахом», я потом уже все эти слова узнал, а ты показал бандиту автомат, и тот встал к остальным, таким жалким, испуганным, а мне ты жестом велел одеться и идти за тобой и повёл к кухне, а за спиной трещали выстрелы и кричали бандиты, банды расстреливали на месте, я это уже знал, жалко, не всех, часть успела смыться, а меня ты привёл к кухне и накормил. Сержант Андрей Кузьмин…

Андрей повернулся на спину, подвинул подушку и лёг уже для сна. Нет, он не хочет смотреть на Алабаму. Гори она синим огнём. Дежурить ему в вагоне завтра, Колюню он обещал навестить вечером, после ужина, так что можно спать. Книги у него всё равно в чемодане. Да и остальные… Он покосился вниз. Майкла и Эда не было, и им, похоже, надоело глазеть, пошли к кому-то.

Андрей глубоко вздохнул и распустил мышцы, распластался на подрагивающей полке. Всё, он спит.

Россия

Пограничье

Многого они от этой поездки не ждали. О прибыли и речи не шло, лишь бы убытки оказались не слишком большими. Но всё обошлось. Точку поставить, конечно, не удалось, но зацепились. И вымотались они за эти три дня – а на больший срок русские деловой визы не дают – хуже, чем за неделю серьёзных игр. Мешал чужой язык, чистые напитки вместо коктейлей, необходимость пить залпом, странная еда…

Успокоительно стучат колёса, мягко покачивается вагон. Первый класс – везде первый. Покой и удобство.

Джонатан устало вздохнул и открыл глаза. Фредди дремлет, за окном всё те же прикрытые зеленью и слегка подлатанные развалины. Да, основательно здесь всё перекорёжили, что ж, пусть русские теперь сами с этим возятся. В целом… в целом, поездка удалась. Могло быть гораздо хуже. Ладно, это они сделали. Теперь прямо в Колумбию. А там Ларри, «Октава», Слайдеры, остальные точки. Потом в имение хоть на неделю. Нет, пожалуй, даже на две.

Фредди открыл глаза и насмешливо хмыкнул:

– Мечтаешь?

– Прикидываю, – ответил Джонатан. – На границе мы будем ночью.

– Завтра тогда в Колумбию. Проверим, накрутим хвосты и, – Фредди зевнул, – и заляжем. – И улыбнулся уже с закрытыми глазами. – Отдыхай до границы, Джонни.

Джонатан кивнул. Туда они прошли благополучно, а обратно… хотя, нет, проблем быть не должно. Он откинулся на спинку и закрыл глаза. Ни снов, ни видений, ничего, кроме усталости и зыбкого неустойчивого покоя. Что могли, они сделали, но… но Фредди не отступит. Добьётся, из-под земли выроет, но достанет правду об Эндрю. А она нужна им, эта правда? За что Эндрю кончил Найфа? Бульдог упёрся, что смерть Найфа нам выгодна. Чем? Только Эндрю знает ответ. Найф и Крыса… один к одному… там ставкой была жизнь Фредди, а здесь? Там была карта, какую бумагу вынул из Найфа Эндрю? Тогда карту не сожгли, спрятали и отдали в руки, а здесь? Тогда был рассудительный и осторожный Эркин, а здесь? Ладно, примем, что Найф где-то раздобыл что-то против Фредди, Эндрю заткнул ему