Спор. О теории и практике спора - Сергей Поварнин

1. Софизмы доводов еще более многочисленны, чем намеренныеотступления от тезиса. О подмене доводов во время спора мы уже говорили. Все,что сказано «о подмене тезиса, относится и к подмене доводов. К ней нередкоприбегают, когда видят, что довод слаб или неудобен почему-нибудь. Сравнительноредко встречается софизм „умножение довода“, когда один и тот же доводповторяется в разных формах и словах и сходит за два или несколько различныхдоводов. Эта уловка особенно применяется в спорах при слушателях, в длинныхречах и т.д. Иногда очень трудно разобраться, одна ли мысль перед нами,высказанная в разных формах или несколько разных мыслей; надо напряжениевнимания, а нередко и хорошее знание вопроса, о котором идет речь. Все этокачества, редко присущие обычному слушателю, который и доводов-то не умеетвыделять сознательно. Вот простейший пример умножения довода. Тезис: „Богсуществует“. Доказательство: „В нашем духе существует непосредственнаяуверенность в Боге. Мы совершенно не можем избавиться от мысли о Боге. Мы не можемдумать о мире, не можем мыслить о самих себе, без того, чтобы невольно с этимне соединилась и мысль о Боге. Через все видимое и конечное наши мыслиустремляются к высшему, невидимому, бесконечному и их движение не успокаиваетсяраньше, чем они не достигают своей цели. Мы по необходимости должны думать оБоге. Сознание Бога есть столь же существенный элемент нашего духа, какмиросознание и самосознание“ и т.д. и т.д. (Лютардт, Апология христианина, IIIчтение). Пусть читатель решит сам, сколько во всем этом отрывке высказанодоводов. Бэн цитирует в одной книге (Rhetoric etc.) замечание одного опытногоавтора: „На массу один аргумент, изложенный в пяти разных видах, действуетточно так же, как пять новых“.

2. Самые обычные ошибки доводов — это ложный довод ипроизвольный довод. Когда дело идет о намеренной ошибке, о софизме, — ложныйдовод принимает характер лживого довода. Положим, софист не имеет под рукамиистинных доводов, на которые можно бы опереться. Тогда он берет какую-нибудьзаведомо для него ложную мысль, новую для противника или для слушателей или непризнанную ими до этого времени — например, ложный факт, ложное обобщение,(76:) ложную цитату и т.п., и выдает ее за истинную. При этом он часто (а вспорах для убеждения особенно) пользуется доверчивостью противника илислушателей, авторитетом своим, внушением, или всеми возможными другимиуловками, чтобы заставить принять такой довод.

Успеху такого софизма чрезвычайно способствует, если ложьчастичная, т.е. такая, о которой говорит сатана у Алексея Толстого (в «ДонЖуане»).

С правдой ложь срослась и к правде так пристала,

Что отскоблить ее нельзя никак.

И не только нельзя отскоблить, но часто нельзя сразу иотличить, где ложь кончается, где начинается правда. Об этом уже мы имелислучай говорить выше (Глава ХI, 6). Такая ложь незаметно проходит, частоспрятавшись под плащом идущей вместе с ней истины. Подобных случаев в обычнойжизни — тьмы тем. Например, выдвигают довод: «эти люди были жестоко избиты».Доля правды: они были побиты. Доля лжи — «жестоко» избиты. Пессимистутверждает: «жизнь — страдание». Мысль ложная. Но мы чувствуем, что в основе еележит частичная истина: в жизни человечества много страданий и т.д.

3. Интересно, что, наряду с такими частично истиннымидоводами, в устных спорах из-за победы нередко пускаются в ход с успехомнелепые доводы. Во-первых, иную нелепость очень трудно опровергнуть в устномспоре, да еще при невежественных слушателях. Даже более: как есть «очевидные»,недоказуемые истины, так есть «очевидные», неопровержимые нелепости. Во-вторых,нелепый довод часто прямо озадачивает противника своею неожиданностью; не сразунайдешься, что на него ответить. Иной и совершенно теряется: очевидно нелепость— но как доказать это противнику, да еще при данных слушателях! Для этогонеобходимы долгие рассуждения и такие предпосылки, которых у него (и у них) неимеется и которых он принять не пожелает. Например, противник скажет: «вместоистины я признаю ложь, вместо добра — зло». Есть ведь такие карикатурысверхчеловека и в России. Что ему возразить? — Остается только, на манер майораКовалева, тряхнуть головою и сказать, немного расставив свои руки: «признаюсь,после этаких с вашей стороны доводов я ничего не могу прибавить»… И оставитьспор и «победителя». Кто обладает остроумием, может попытаться, прежде чемоставить спор, вышутить софиста. Но спорить далее — вряд ли полезно.

Такую же роль играют и нелепые вопросы при осведомлении.Покойный санскритолог Минаев описывает характерный диспут на Цейлоне междубуддийским проповедником и христианскими миссионерами, в котором последниепотерпели поражение. «Нападая на своих противников, Гудананда перестроилпо-своему все их учение и выдвинул целый ряд диких вопросов, которые,вследствие своей нелепости, поставляли миссионеров в затруднение» (Минаев.Очерки Цейлона и Индии). Этим приемом пользуются иногда и у нас.

4. Лживый довод надо отличать от субъективного довода.Лживый довод, как сказано, стремится ввести заведомо ложную для софиста мысль вмышление собеседника или слушателей, заставить принять ее. Субъективный доводтоже может быть заведомо для нас ложным или, во всяком случае, недоказательным.Но мы знаем, что собеседник считает его истинным. Он не вводится нами вмышление противника или слушателя, а заимствуется из этого мышления. Такимобразом, если мы стремимся доказать какой-нибудь (77:) действительно истинныйтезис и пользуемся лживым доводом, то вводим в мышление противника не толькоистину (тезис), но и новое заблуждение, новую ошибку (довод). Если же мы будемдоказывать тот же тезис с помощью субъективного довода, то совершенно не вводимновых заблуждений в ум противника или слушателя, а только новую истину.

Это различие признается на практике настолько существенным,что лживый довод считается непозволительной нечестной уловкой, а субъективныйдовод применятся постоянно, нередко на каждом шагу, как уловка позволительная.Например, в споре для убеждения, если нет «общей почвы», нельзя сделать безобъективного довода ни шагу. Спор ради победы часто прибегает к этой уловке, особеннодля слушателей. Только высшая форма спора — спор для исследования истины —никогда не опускается до нее.

Вот пример ее, по сравнению с лживым доводом. А. желаетдоказать, что религия — пережиток прошлого суеверия. В доказательство онприводит новый для своего собеседника довод: «Ведь наукой уже доказано, чтоБога нет». Этот довод или ошибочен, или заведомо ложен. Если он заведомо ложен(т.е. А. знает, что наука не доказала и пока не может доказать ничегоподобного) и между тем А. вводит его, чтобы с помощью авторитета науки убедитьпротивника в небытии Бога — то довод этот лживый.