Футуроцид. Продолженное настоящее - Андрей Столяров

Не менее удивителен и другой легендарный материал, ситикло: жрец одного из районов Москвы дарит Эллу прозрачный сосуд, наполненный пирватшом, священным, обжигающим мозг напитком русков. Сам пирватш Элл Карао пробовать не рискует: говорят, что человек, не приученный к нему с детства, просто сходит с ума, но сосуд в виде бутыли хранит как зеницу ока, и это чуть ли не единственный артефакт, который достигает затем берегов Океании.

Также потрясают его размеры города. Путь от окраин до центра, где находится некий загадочный Кром, даже на лошади (Элл уже научился ездить неторопливой трусцой) занимает не менее двух часов, а чтобы объехать Москву по периметру не хватит целого дня. Он прикидывает, что на этой площади могло бы поместиться несколько Ангулагов, вместе с гаванью, вместе с десятками кораблей, и «Дом Бога», коим он некогда восхищался, кажется ему деревушкой в пространстве древней Москвы. Вот где, вероятно, находилась подлинная столица мира! Вот где вершились судьбы народов, населявших землю в незапамятные времена!

Чуть более двух месяцев проводит Элл Карао в Москве, и каждый его день заполнен кропотливой, непрерывной работой. Он делает подробный план города с прилегающими окрестностями, наносит главные улицы, площади, реку, молитвенные холмы, где высятся жертвенники жрецов. Он зарисовывает дома, одежду, утварь и оружие москалей. Он записывает их древние сказания и легенды. Москальский язык оказывается близок к языку тулан и резан, и Элл довольно быстро осваивает его. Он фиксирует самые фантастические подробности – например то, что древние москали использовали для передвижения особые механические повозки, влекомые магической силой «пен-син», секрет которой утерян, что они обладали способностью видеть и слышать на расстоянии, а также – трудно в это поверить – умели летать. Он рискует посетить даже Кром – проклятое место, куда москали стараются не заходить. Считается, что каждый, кто там побывал, впадает потом в депрессию, длящуюся много дней: человек не может ни есть, ни пить, в конце концов бросается в мутные воды реки.

Однако самое сильное впечатление на Элла Карао производит «метро» – подземный город, который, по слухам, даже больше Москвы. Редкие смельчаки, отважившиеся спуститься туда, выносят затем на поверхность удивительные предметы: длинные медные жилы, сплетенные наподобие женских кос, трубки из белого ситикла, сказочно гладкие и такие же сказочно хрупкие, разноцветные смальты, оплавленные по краям, круглые барельефы с изображениями странно одетых людей. Правда, спускаться в «метро» – это самоубийственный риск. В подземных залах, отделанных, согласно молве, с невиданной красотой, обитают демоны, кошмарные порождения тьмы, и человек с горячей кровью и сладкой плотью для них – самая лакомая добыча.

Тем не менее Элл пренебрегает опасностью. Он не для того пересек океан, чтобы остановиться теперь в одном шаге от тайны. Заручившись помощью нескольких русков, по характеру более смелых и решительных, чем москали, он все же спускается по веревочной лестнице в подземелье и обследует его, насколько хватает сил. Сказать, что он опять-таки потрясен, значит ничего не сказать. Только теперь Элл окончательно понимает, какая могущественная цивилизация здесь когда-то существовала. Он видит колоссальных размеров залы, облицованные квадратными плитками, – света факелов недостаточно, чтобы озарить своды, скрывающиеся в темноте, он видит лестницы, окаймленные балюстрадами, и цветную мозаику пола, складывающуюся в волшебный узор, он видит колонны, украшенные резьбой, и странные зализные полосы, уходящие в непроницаемый мрак. Он не может понять, для чего служило это грандиозное сооружение. Если это храмовый комплекс, то он слишком велик даже для такого гигантского города, как Москва. Если же это пути, в древности связывавшие городские районы, как объясняют ему руски-проводники, то передвигаться по поверхности проще, чем под землей. Для этого не нужно выкапывать колоссальных туннелей, где к тому же, как выясняется, обитают полчища хищных кырс, которые могут сожрать человека за пять минут.

В общем, назначение станций остается для Элла загадкой. Зато он жадно разглядывает громадные, от потолка до пола панно, во множестве располагающиеся на стенах. Это настоящие картины минувшей жизни, и чем больше он всматривается в них, тем лучше понимает, что мифы, которые он считал фантастическими, на самом деле являются обыденными элементами прежней реальности. Неизвестно, могли ли древние москали видеть и слышать на расстоянии, неизвестно, были ли у них «движущиеся картинки», как это утверждают жрецы, но у него больше нет сомнений, что они действительно использовали для передвижения механические повозки и что они – как ни странно это звучит – в самом деле умели летать. Иначе что означают изображения гладкотелых, обтекаемых птиц, раскинувших такие же гладкие крылья, чуть скошенные назад? Это наверняка летательные аппараты. Подобных птиц в природе просто не может быть.

Аналогичные изображения, правда в форме чеканки, он видит на больших медальонах, которые вывешены в порталах, поддерживающих свод. Один из таких медальонов, диаметром с локоть, ему удается отделить от стены, и, несмотря на предупреждения проводников, что это опасно (демоны подземелья будут безжалостно мстить), он поднимает его наверх. Ему нужны вещественные доказательства того, что он был в Москве, и медальон, сделанный из какого-то прочного, но очень легкого материала, годится для этого лучше всего.

Именно в эту ночь, то есть после возвращения из «метро», Эллу Карао снится удивительный сон, который он подробно описывает в своем дневнике. Ему кажется, что он находится на улице громадного города и, как он догадывается, этот город – Москва. Вокруг него дома по двадцать и более этажей, окна в этих домах плоские и прозрачные, отражающие слепоту бледных небес. Бесчисленные толпы людей заполняют обочины, они текут нескончаемыми потоками, как диго-диго, большие синие муравьи, которые мигрируют в Ангулаге каждой весной. А посередине улицы, такой гладкой, как будто ее полировали рабы, мчатся обтекаемые, сверкающие, самодвижущиеся повозки, похожие уже не на муравьев диго-диго, а на тупорылых жуков-бронзовцов, в несметных количествах наводняющих Океанию к концу лета. Но самое поразительное, что в этом ошеломляющем потоке людей, он видит девушку, странно похожую на Мимилао, – она оборачивается на мгновение, а потом растворяется в толще однообразных человеческих волн.

Трудно понять, что этот сон означает. Здесь нет жрецов Тангулага, которые могли бы его грамотно истолковать. Но ему бесконечно жаль всех этих людей, ушедших в забвение, всех этих человеческих судеб, оставивших после себя лишь один зыбкий сон. Почему исчезла могущественная цивилизация? Почему превратились в развалины великие города? Почему миллионы людей, как тени, канули в небытие, став мифом, где их уже нельзя различить?

Его охватывает тоска.

Ничто, ничто в этом мире не удержать.

Он судорожно вздыхает, и вздох ускользает от него, точно жизнь.

Он даже не плачет – слезы у него испаряются, прежде чем выкатываются из глаз.

Между тем время экспедиции на исходе. Дни все темнее, идут дожди – пока теплые и короткие, но проводники-руски предупреждают, что еще неделя-другая и наступят настоящие холода. По некоторым приметам они считают, что зима в этом году будет ранняя. Если выпадет снег, то обратный путь до цепи озер будет не преодолеть. И хотя Эллу Карао безумно хочется посмотреть на такое чудо, как снег, – на твердое холодное вещество, в которое превратится вода, – но он понимает, насколько это опасно: даже руски, выросшие в этих местах, предпочитают зимой держаться поближе к домам, а уж что говорить про жителей Океании, которые просто не представляют себе, что такое мороз.