Правила крови - Вадим Панов

— Сильно переживает, да? — сказал я, потому что надо было хоть что-то сказать.

— Да, — согласился Самара, выразительно глядя на меня. Нехорошо так глядя. Пристально.

Раньше я как-то не задумывался, что наш боцман настоящий зверь. К тому же — русский, что делало его опасным вдвойне. У этих варваров жестокость в крови, не зря же они придумали дыбу, самогон и Сибирь.

Чтобы немного разрядить обстановку, я закурил сигарету, заказал еще бутылку водка (простите, святые отцы!) и со всей возможной серьезностью произнес:

— У Манана серьезная душевная травма.

На Энди я старался не смотреть.

— Травма, говоришь?

Разумеется, этот дикарь пропустил слово «душевная».

— Господа, — неожиданно подал голос Турчи. — Прежде чем мы расстанемся, я хотел бы уточнить: какую сумму вы намерены дать мне в долг?

Самара поперхнулся. Остатки жалованья мы планировали пропить, а не ссужать в долг найденным на помойке оборванцам. Кружка пива — максимум, чем мы намеревались утешить обездоленного.

— Я рассчитываю на самую скромную поддержку, — поспешил успокоить нас Манан. — Поймите правильно: в чужом городе, без документов и денег мне будет необычайно сложно. У меня ОГРОМНЫЕ проблемы, мне надо хотя бы позвонить…

В его голосе сквозило настоящее отчаяние.

— Пей пиво и проваливай, — нашелся наконец Энди. — Руки целовать не надо, поставишь за нас свечку при случае.

В целом я был согласен с боцманом, и мы бабахнули еще по пятьдесят. Но нашего нового друга мы недооценили.

— Что значит «проваливай»? — заканючил Турчи. — Вы меня спасли?

— Спасли, — согласился Энди, закусывая водка соленым рыжиком.

— Значит, вы обязаны обо мне позаботиться! Мне просто не к кому больше обратиться! Я на краю гибели! Я почти погиб! То, что меня не убили там, в темной подворотне этого ужасного города, только отсрочило смертный приговор! Охвативший меня ужас был пронзителен, но ваше появление подарило надежду! Вы проявили благородство, челолюбие, показали всю широту души, и не следует останавливаться на достигнутом! Зачем вытаскивать котенка из реки, чтобы тут же бросить его в огонь? Зачем дарить надежду и сразу же…

Энди хлопнул Манана ладонью по голове, тот стукнулся подбородком о стол, и следующие два по пятьдесят мы выпили, наслаждаясь тишиной. Разумеется, я, как человек цивилизованный и воспитанный в строгих католических традициях, не мог одобрить поведение русского друга, но выключить Турчи по-другому не представлялось возможным. И я воздержался от замечания.

— Что ты думаешь о Достоевском? — поинтересовался Самара.

Он всегда задавал этот вопрос, когда хотел поговорить, а подходящей темы не находилось.

— Думаю, что «Бесы» — это великолепно, — заученно ответил я. — Особенно в подлиннике.

— Ты духовно вырос рядом со мной, — покровительственно произнес Энди. — Жаль, что у нас так мало времени, а то бы я обязательно показал тебе домик, где Раскольников замочил злую старушку.

— Чтобы не быть тварью дрожащей.

И Самара с сомнением посмотрел на меня. Кажется, этот варвар не был до конца уверен в моей искренности.

— Достоевский велик, — подумав, сообщил Энди. — Ни один писатель в мире не может сравниться с ним в психологической глубине образов. Кстати, я рассказывал о его трагической судьбе?

Ответить я не успел.

— Язык прикусил, — сообщил очнувшийся Манан.

— И только? — пробормотал Энди. — Я рассчитывал, что убил тебя.

Турчи отодвинулся от боцмана и с надеждой посмотрел в мои глаза. И разглядел в них свойственные мне дружелюбие и сострадание. А я, в свою очередь, заметил, что Турчи не жульничает и не пытается, сыграв на сочувствии, выманить из нас небольшую подачку. Губы Манана дрожали, а в глазах прятался настоящий страх. Турчи пребывал в жуткой панике и едва сдерживался, чтобы не закатить истерику. Он на самом деле запутался, не знал, что делать, и отчаянно нуждался в помощи.

— Вы мне кажетесь куда более цивилизованным и гуманным челом, чем ваш друг.

— Я ходил в католическую школу, — кротко поведал я. — И пишу морские рассказы.

— Ростропович, мля, — буркнул Самара, закуривая и выпуская в найденыша струю табачного дыма.

Манан закашлялся, жалко посмотрел на русского, потер подбородок и продолжил:

— Вы культурный человек и должны понять, что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО стою на краю гибели.

— Подробнее, пожалуйста, — попросил я. — Мне интересно как писателю.

— А вот записывать не надо, — поморщился Турчи. А я и не собирался.

Мы бабахнули еще, теперь по сто, а Манан с отвращением пригубил пиво. И засопел. Пиво ему не нравилось. Тогда мы влили в него двести водка, и Турчи окончательно размяк.

— Господа, все происходящее видится вам… ик… лишь эпизодом, жалкой сценкой, а для меня… А я… Решается моя судьба, господа! Или рушится! Утро я могу встретить в морге! Или еще хуже!

— Если ты не заткнешься, — буркнул Самара, — следующие пять минут станут самыми ужасными в твоей жизни. О морге ты будешь мечтать.

Манан икнул, еще дальше отодвинулся от боцмана, склонился ко мне и горячо зашептал:

— Понимаете, я торговец. Но я не простой торговец, клянусь Спящим, я колдун! Понимаете, я настоящий колдун.

Язык у нашего нового друга изрядно заплетался.

— А ведь ты мог просто помочиться на него и пройти мимо, — доверительно сообщил мне Энди. — И мы не притащили бы этого сумасшедшего в приличное заведение.

Чтобы назвать портовый кабак приличным, нужно было выпить столько же, сколько и Самара. Я на такой подвиг неспособен, поэтому просто отмахнулся от боцмана и предложил Турчи продолжать. Как человек цивилизованный и склонный к творчеству, я чувствовал, что побитый и ограбленный найденыш скрывает тайну, которую никогда бы не выдал, будь он здоровым и богатым. Манан был полностью деморализован, растерян, совершенно не представлял, что делать, и отчаянно искал поддержки у кого угодно. Ему было страшно и одиноко.

И у него действительно была тайна!

Из достаточно путаных объяснений Турчи, прерываемых всхлипываниями, причитаниями и вескими вставками Энди, вырисовалась весьма любопытная картина. Наш новый друг относился к колдунам-торговцам, специализирующимся на продаже волшебных вещиц разнообразного применения. Работать он может только с ограниченным кругом посвященных лиц, которые имеют право покупать столь необходимые в хозяйстве штучки для личного пользования. За соблюдением этого правила строго приглядывает…

— Гильдия?