Маневры 4 - Азк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глядя сейчас на нашего замполита, я его не узнавал. Куда делся тот капитан Домнич, который имел «позывные» — «Брёвнич» или «Шпала». Иногда еще его называли «начальник паники». Сейчас это был совершенно другой человек и офицер. Как будто его подменили.
Вспомнилось как мы как-то выехали на полигон, для отработки какого-то упражнения. Возвращаясь к своей палатке, увидел прикрепленный к дереву «Боевой листок». Домнич не пожалел в этот раз целый лист ватмана. Меня тогда такая жаба задавила, тут же вспомнилось как искал несколько таких листов для своего дипломного проекта, с каким трудом моим родителям удалось его приобрести. «Боевой листок» был здорово оформлен, «Гвоздики» прорисованы во всех деталях, что же касается текста, то он, как всегда, был щедро пересыпан призывами и цитатами из материалов прошедшего весной 26 съезда КПСС. Саня Динкевич, что — то выписывал в свой блокнот, значит, будут очередные головоломные вопросы нашему замполиту. Динкевич замполитов не любил. Вообще то их мало кто любит. По — моему, так они все немного сдвинутые. Из всех политработников полка, единственным человеком, с которым можно нормально разговаривать, был недавно присланный секретарь парторганизации. И то, я думаю, потому, что до этого служил у «летунов», а там взаимоотношения другие. Во всяком случае, так мне рассказывал офицер — авиатор, любовник моей квартирной хозяйки. Нелюбовь Денисенко к политработникам, имела странную, я бы даже сказал, несколько извращенную форму. Он тщательно изучал и конспектировал все материалы съездов и пленумов, готовя по ним каверзные вопросы. Этими вопросами, как тяжелыми снарядами, он сбивал наших политработников с гладких и накатанных рельсов их докладов. Получив «в лоб» такой вопрос, любой политработник на какое то время терял дар речи, и в наступившей тишине слышно было как скрипят шестеренки у него в голове. Но придраться было не к чему. Как нерушимым щитом, Шурик прикрывался цитатами из первоисточников, тут же демонстрируя, где это написано в книгах. Это очень нервировало наших политработников, превращая любое их выступление в ходьбу по минному полю. Поговаривали, что «Бревнич» даже ходил жаловаться к Нечволодову, и тот ему ответил, что как к офицеру, у него к Динкевичу претензий нет. Что же касается политчасти, то у него самые полные конспекты и если уж командир взвода, у которого других дел не в проворот, может так тщательно готовиться, то политработникам это сам Бог велел и докладчикам нужно самим лучше изучать такие важные материалы.
— Лейтенант, что с вами? — Очнулся я от того, что Домнич дергал меня за рукав.
— Да так, вспомнилось…
— О былом? — Мгновенно подхватил замполит.
— Если не секрет, о чем?
— Не секрет, о вас.
— Почему же Вы обо мне вспомнили? — Явно заинтересованно спросил Домнич.
— Во-первых я очень удивился, что прислали Вас, во-вторых Вы не начали сходу организовывать митинг или политинформацию, а пошли осматривать склад и людей, и даже приказали отрыть еще ячеек и указали сектора обстрела, — я замолчал, обдумывая обавить еще аргументов или хватит.
— А в-третьих? — продолжил он.
— А в-третьих, разные слухи ходили о Вас в нашем военном городке.
— Понятно лейтенант. Сейчас нет времени на долгую беседу, поэтому буду краток. Я являюсь выпускником 13 роты факультета ВДВ Новосибирского высшего военно-политического общевойскового училища. Вместе со мной учился капитан Элькин, которого ты наверняка видел. Но после окончания училища наши пути-дорожки разошлись. Он ушел служить в войска, а мне тесть подобрал непыльную службу при штабе, в снабжении. И только тут, увидев его я понял какую совершил ошибку в своей жизни. Закончив училище, мы ведь не были политработниками в прямом понимании этого слова. Мы были прежде всего офицерами Воздушно-Десантных Войск, может быть, мои слова покажутся тебе, высокопарными, но мое мироощущение тогда было прямое и твердое как железная рельса: мы все, из нашей роты знали, верили и чувствовали глубоко внутри себя, что мы служим своей Родине, своему Народу и своему Государству. Именно в такой последовательности — Родина, Народ, Государство — ЭТО три наших символа веры, а не пресловутые Маркс, Энгельс, Ленин или «Очередные задачи политики партии в войсках». У нас был Устав и наши командиры — это наши наставники, учителя, друзья, начальники, контролеры и воспитатели. Где-то еще были начальник политотдела, политзанятия, конспекты по марксизму-ленинизму, походная ленинская комната и прочая мура, которые воспринимались нами как обуза процессу выполнения боевой, служебной или учебной задачи, процессу обучения и воспитания бойцов. В центре нашей работы всегда был боец как сплав боевых и морально-психологических динамических стереотипов мышления и поведения, способный без колебаний выполнить приказ командира в соответствии с боевым предназначением, установленным боевым уставом воздушно-десантных войск часть третья: отделение, взвод. Скажу честно, КПСС мы уважали. Уважали как легендарный орден большевиков свергнувший царизм и создавший могучее СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО победившее фашизм, которое уважали и боялись в мире.
— Я видел другую КПСС.
— Ту КПСС, которая была при нас, мы не понимали, не уважали и презирали за большой живот НачПо, за его визгливый голос и за его неспособность понять творчество Владимира Семеновича Высоцкого. Заметь, с этим отношением к КПСС мы всей ротой были произведены в офицеры и направлены в войска. Вот так лейтенант, понятно?
— Многое.
— Ну раз многое понятно, то давай выполнять и претворять в жизнь что нам сказали отцы-командиры и дедушка Ленин. Что думаешь делать в первую очередь?
— Вдоль дороги, проходящей с севера на юг, выставить посты, которые встречали бы отступающих солдат и направляли их в район сбора у склада. Для этого возьму четыре человека у Коровина, и шесть человек у Гаранина, я сформирую пять постов. На перекресток я предлагаю направить Мавродиева с радиостанцией и Самойлова.
— Действуй!
После этого я приказал сержанту развезти на бронике посты, а затем возвращаться к складу.
Глава 16
Предыдущий фрагмент
Взяв в руки большой авиационный планшет, быстро нашел Радзехув, и начал объяснять.
— Вот здесь, западнее Стоянова, район сосредоточения немецкой танковой дивизии, по которой мы сейчас постоянно наносим артиллерийские удары, не давая ей полноценно готовится к нанесению удара по нашим позициям, которые расположены на гребне, в трех—четырех километров севернее Радзехува. Там сейчас в обороне передовой отряд нашей танковой дивизии в составе одного танкового и одного мотострелкового батальонов. Мной собрана артиллерийская группа в составе около двухсот стволов, с помощью которой проводится постоянное воздействие на немецкую группировку.
— Мной отдан приказ, совершить минимум два полковых вылета на штурмовку в этот район.
— Отлично товарищ генерал. Разрешите продолжить? — После кивка, продолжил: моими разведчиками обнаружена наша танковая колонна в составе, ориентировочно: два танковых батальона и один мотострелковый, которые сосредоточены в лесочке западнее Холоюва. Предположение о второй колонне еще не подтверждено. Группа разведки должна была выйти на связь еще два часа назад.
— Что известно вам о второй колонне?
— Вторая предположительно оценена мной как танковая дивизия, стоит на дороге юго—восточнее от Холоюва и до Полонычна, и далее скорее всего до Грабова. Перехваченное немецкое сообщение дословно звучит так: «Хвост колонны, выходящей из лесов южнее Холоюв, не просматривается».
— Так откуда данные подполковник, разведка или перехват?
— Сначала информацию получил, переведя радиосообщение авиаразведчика, потом направил разведгруппу для проверки.
Группа подтвердила часть данных.
— Понятно.
— Сведений от группы до сих пор нет.
— Может случилось что, например рация вышла из строя?
— Группа на бронетехнике, раций имеет несколько, думаю произошло что—то серьезное.
Подполковник Нечволодов
Пока окружающие все молчали. Никто не хотел ничего предлагать первым, понимая, что произошло нечто очень и очень серьезное, о чем стараются вслух не говорить. Все они знали — надо искать ответ. Откладывать нельзя. Группа стала совещаться. По сути, все они считали: да, танки, мы выяснили, записывай. Вопрос — кто? Честно говоря мне стало страшновато, но решил держаться спокойно, и без всякого стеснения еще