Любовь. Красное и белое - Давид Беньковский

Но Сандра, секунду назад не знавшая, что со своими руками делать, меня отпихивает, бьет по ладоням, которые, не сомневаюсь, только что нежными считала.

— Павел, я не хочу! Отвали! Отстань от меня! — кричит она. — Да что с тобой?!

Ясно, это она мне проверку устраивает своими криками, испытывает мою Твердость и решительность, проверяет, действительно ли я непреклонен, и много ли моя Твердость может вынести. Моя Твердость стремится вперед, к цели, хочет сдать экзамен, который требует от меня ее Мягкость. Сандра отпихивает меня, борется со мной. Но я-то знаю: Мягкость такой Куклы требует исключительной Твердости. Слова Деда подбадривают меня. Я смелый и твердый. Твердый и смелый.

— Отцепись от меня! — Она вырывается. — Все вы одинаковые! Только об одном думаете. Боже, а я-то думала, ты другой. Отвали от меня! — восклицает Сандра.

А я не знаю, что сделать с ее руками, которые, без сомнения, требуют от меня особенной решительности и мужской силы. Я настойчив и собираюсь сделать то, чего она так страстно желает, но стесняется в этом признаться и поэтому обороняется. Кроме абсолютной Твердости, нет другого пути к ее Мягкости. Так что изо всех сил приходится держать ее за руки. Мысленно подбодряю себя: «Эй, поляки, за оружие! За свободу, за Польшу — вперед! Перед нами долгая дорога. Братья, в бой! Вперед, вперед, вперед!»

Знаю, что ей понравится, что она, как Майка когда-то, будет щебетать потом здесь, на лестнице: «Ах, Павча, какой ты замечательный!» — и повиснет на моей шее, счастливая и расслабленная.

А потом, может, захочет повторить. Но пока руками размахивает, отпихивает меня, хотя только что была такой мягкой и тихой и говорила о понимании. Теперь нужно приложить массу сил и терпения, чтобы ее вразумить.

Я нагибаюсь, чтобы погрузиться губами в теплый хлопок. Может, думаю я, такие действия ее переубедят и успокоят. И вдруг чувствую на своих губах колено Сандры. Губы целы. Но через мгновение колено очень сильно ударяет меня в глаз, один раз, второй и, прежде чем я успеваю отпрянуть, — третий! Сильное впечатление! Колено у Сандры оказалось костлявое, ой костлявое, она же модель, потому и костлявое! Я отпускаю ее руки, которые крепко удерживал, и хватаюсь за щеку и глаз. А она от меня отскакивает и бежит вниз.

— Гад! Как ты мог?! — И опять плачет. Снова Слезы и Слезы.

А я держусь за лицо. Чувствую, как там что-то пульсирует, горит, щиплет. А она, заплаканная, бежит в гараж.

— Все вы одинаковые! — кричит Сандра, пробираясь между машинами. — Как животные! — доносится до меня ее крик.

— Нет так нет, — говорю я себе. — Ну и дура!

Встаю, держась за лицо. Иду наверх. Выхожу на лестничную площадку, осматриваюсь — к счастью, там все спокойно. Вернее — суматоха, потому что перерыв в съемке программы, но на меня никто не обращает внимания. Направляюсь к себе. Лишь бы ни с кем из знакомых не встретиться, особенно с Дедом, лишь бы он мне сейчас не попался.

Вхожу в квартиру. Иду мимо Малыша, который стоит в холле у входной двери. Закрываюсь в ванной комнате. Встаю перед зеркалом, чтобы посмотреть на себя — под глазом болит, ужасно болит, горит и щиплет. Смотрю на свое отражение и вижу: у меня подбит глаз, синий синяк вокруг него и шишка огромная образовалась. Как Сандра могла такое сотворить? Как могла? И вообще, как можно жить с таким костлявым коленом?!

Смотрю на себя. С каждой секундой отек увеличивается. Как же я на людях появлюсь с таким глазом? Что скажу в Конторе?! А соседям как все это объясню? А Деду и Отцу в одном лице? А что я скажу Майке?!

Продолжаю смотреть на свое отражение, и так грустно мне становится! Да, грустно. Стыдиться тебе, Павел, нечего. Только жаль всех нас, мужчин. Как же трудно в наше время быть мужчиной! Качаю головой от досады. В каком трудном положении мы находимся! Дотрагиваюсь до синяка — пульсирует и горит. Да разве это наша вина, что Всевышний Законотворец так нас создал, что женщины так на нас действуют? Разве наша вина в том, что мужчина — простая гидравлическая машина, как Дед и Отец в одном лице выражается? Всевышний такие Законы природы установил, согласно которым нам отведена фундаментальная роль преумножать, постоянно преумножать на Земле количество себе подобных, являющихся, между прочим, образом и подобием Всевышнего.

А чего хотят они, ну чего они хотят?! О чем мечтают, когда вот так сидят в одиночестве на лестнице?

Неужели им нечего нам сказать, кроме того, что мы «как животные»? Им легко говорить… Впрочем, может, они и правы, может, в каждом из нас живет шимпанзе из Гомби. Но знают ли они, как трудно жить, когда внутри скрывается такой шимпанзе? А кругом их Формы, всеми возможными способами подчеркнутые Формы и Пропорции. Женщины, накрашенные и не накрашенные, в прозрачных или облегающих платьях, то смотрят прямо в глаза, то головку опустят, то улыбнутся, то надуются, то глазки строят и волосы поправляют, — и все это только для того, чтобы довести нас до исступления. А потом удивляются, обижаются, поражаются и повышают до крика голос. А потом еще брыкаются, как эта на лестнице! Неужели они не знают, какими нас создал Всевышний?! Разве они не нуждаются в нашей Твердости, мужской решительности и смелости?! Быть такого, Павел, не может, потому что Мягкости необходима Твердость! Так чего же им еще надо?! Павел, чего они на самом деле хотят?!

Выхожу из ванной, а в холле стоит Малыш и плачет. Снова Слезы! Как же меня все это достало, как мне надоели эти чертовы Слезы!

— Опять плачешь! — Я повышаю голос, начиная терять самообладание. — Чего ты плачешь, ты что — баба? Может, на тебя юбку надеть?

— Где ты был, папа, где ты был? Я тебя жду и жду. — И все ревет. Лицо красное, глаза трет и за ногу меня хватает. Господи! Я этого не вынесу!

— Отойди, немедленно отойди от меня! — вырываюсь я. — Соберись!

Нужно выяснить, куда пошла Сандра. Может, к Алексу заглянуть, проверить. Не наговорила ли чего? Ситуация может выйти из-под контроля, потому что как-никак Сандра — девушка Алекса, и если он что-нибудь узнает о произошедшем на лестнице, то выяснение отношений может стать делом чести. Особенно если она, как обычно женщины делают, представит все это в ином свете, не признается в том, что сама этого хотела, будет повторять, как все бабы, что мы «как животные» и так далее.

Под ударом окажутся и мои отношения с женой, Майей, и будет очень нехорошо, если инцидент на лестнице получит огласку. Ах, Павел, какими же удушающими бывают узы брака… Иногда они вступают в противоречие с основным императивом мужчины, данным ему Всевышним Законотворцем, согласно которому он призван сеять семена, продолжающие человеческий род везде, где только может. Между прочим, Священная Книга, хоть я и не могу ссылаться на нее в обществе, позволяет иметь нам четырех жен. У мормонов, живущих в современной Америке, — о чем я, кстати, прочитал в женском журнале, — иногда бывает и по пятьдесят супруг. А император Бокасса,[13]как я слышал, имел до трехсот жен. Правда, Бокасса был чернокожим мужчиной, а они наделены Всевышним Законотворцем исключительными возможностями и атрибутами, поэтому количество его жен не кажется мне чрезмерным. Именно поэтому остальные мужчины, с белым, красным и желтым цветом кожи, очень не любят чернокожих мужчин. Ведь каждого мужчину задевает, если другой имеет чего-то больше, чем он сам.