Комната страха - Николай Леонов

– Пока нет, – сухо ответил он. – Надеемся на вашу помощь. Мы же договорились, что интересы у нас общие.

– Да-да, разумеется, – как-то нервно произнесла Маргарита Альбертовна. – Просто я надеялась… Впрочем, это неважно. Завтра я у вас буду.

Ее реакция не понравилась Гурову. Он понимал, что Маргарита Альбертовна вряд ли способна сейчас проявлять энтузиазм, но тут было что-то другое. Между госпожой Вагнер, которая умоляла спасти сына, и между госпожой Вагнер, с которой он разговаривал по телефону, словно образовалась пропасть. Гуров и сам не мог объяснить, для чего он это делает, но он дал задание продолжить наблюдение за квартирой Маргариты Альбертовны. Были у него какие-то смутные предчувствия.

На этот раз Гуров вернулся домой почти рано. Во всяком случае, у него хватило времени приготовить легкий ужин и накрыть стол до прихода Марии. Еще утром они договорились, что встречать он ее после спектакля сегодня не будет. После операции Гурову было трудно управлять машиной. Теперь его везде возил Крячко, у которого дела шли на поправку. Гуров ему страшно завидовал, но старался не торопить события.

Толком они с Марией еще, можно сказать, и не виделись – вернувшись в Москву, Гуров просто забежал домой по пути в главк, чтобы показать, что с ним все в порядке. В каком-то смысле он страшился встречи с женой, потому что осознавал – все его благие намерения опять пошли прахом и семейная жизнь не претерпела никаких изменений. Разве что в худшую сторону. Гуров каждый день ожидал взрыва и допускал, что именно поездка в Брянск станет последней каплей, упавшей в чашу терпения Марии.

Взрыва, однако, не произошло. После того как они обнялись на пороге и Гуров попытался торопливо изложить заранее заготовленную версию своих подвигов, Мария вдруг отстранилась от него и, нежно проведя рукой по его слегка заросшей щеке, жалобно сказала:

– Боже, на кого ты похож! Исхудал, побледнел, в глазах какой-то блеск нехороший… Гуров, я не хочу остаться вдовой! Тебе было очень плохо?

Он ответил бодрым до тошноты голосом, что все было прекрасно.

– Ты думаешь, женщинам приятно выслушивать мужественное вранье? – печально спросила Мария. – Я же вижу, что ты болен! Ты приволакиваешь ногу и выглядишь как человек, который трое суток хлестал водку. При этом водкой не пахнет. Значит, ты ранен. И не пытайся пудрить мне мозги, как у вас выражаются. Все-таки я жена сыщика и кое-что понимаю в этих делах.

– Ну уж и ранен! – смущенно пробормотал Гуров. – Ты скажешь! Просто собака тяпнула. Могу даже показать выписку из заключения хирурга…

– Так ты даже к хирургам попал?! – ахнула Мария. – Какой ужас! Так вот: или ты мне немедленно все расскажешь, или я иду к Петру и требую, чтобы он перевел тебя на канцелярскую работу! Я не хочу остаться вдовой и носить тебе белые цветы на могилу! – повторила она.

– Тебе этого и не придется делать, – попытался отшутиться Гуров. – Мы с Крячко люди из железа. Нас автогеном не возьмешь. А тут всего-то была маленькая собачка. Раз ты настаиваешь, я все тебе расскажу, и ты увидишь, что волноваться не из-за чего.

Обещать было легко, тем более что в течение дня навалилось столько забот, что утренний разговор отошел на задний план. Теперь же, дожидаясь жену, Гуров пытался сообразить, как ему выкрутиться, чтобы и слова не нарушить, и в то же время не напугать Марию. Самому ему задним числом уже казалось, что в ночном происшествии возле Гнилого кордона не было ничего особенно опасного.

Мария позвонила, что выезжает, в начале одиннадцатого. Голос ее звучал немного устало, но в нем слышалась неподдельная радость. Это была радость удачно законченного дня и радость предстоящей встречи. Гуров почувствовал благодарность к жене. Ему захотелось немедленно сказать ей что-нибудь приятное, чтобы радость ее держалась как можно дольше, и он сообщил:

– А у нас сегодня фирменный ужин – рыба под белым соусом. Твой муж даже расщедрился на бутылку сухого вина. Была мысль устроить ужин при свечах. Но потом я подумал, что будет слишком уж похоже на рекламный ролик, и решил от свечей отказаться.

– Мы вступаем в двадцать первый век, мы – дети электричества. Какие свечи? – в тон ему ответила Мария. – Главное, постарайся больше ничего не вычеркивать из программы до моего приезда.

– Жду тебя с нетерпением, – сказал Гуров.

Он действительно ничего сейчас так не хотел, как провести эти часы наедине с Марией. Впервые за многие дни его совесть была почти спокойна. На этот раз ничто не могло помешать их тихому семейному счастью. Через пятнадцать-двадцать минут Мария будет дома, и все будет прекрасно. Вот только не прогадал ли он насчет свечей? Пожалуй, с ними ощущение праздника было бы полнее.

А через десять минут, когда он, прихрамывая, бродил по квартире, сдувая последние пылинки с мебели и репетируя слова, которыми собирался встретить жену, позвонил старший лейтенант Синицын, который дежурил в «наружке». Едва Гуров узнал его голос, сердце у него упало.

– Товарищ полковник, – озабоченно сказал Синицын. – У меня важная информация. Объект только что покинул квартиру и сел в такси. В настоящий момент движусь за ним. Направляемся к центру.

Гуров на миг опустил руку с телефонной трубкой и почти беззвучно, но очень энергично выругался. Потом взял себя в руки и деловито спросил:

– Номер такси зафиксировали?

– Обижаете, товарищ полковник! – с достоинством ответил Синицын. – Следуем неотступно. Какие будут распоряжения?

– Как сам-то думаешь, что она собирается делать? – спросил Гуров.

– По-моему, далеко собралась, – деловито ответил Синицын. – Одета соответственно, и багаж при ней. Не очень большой, но все необходимое поместится. Предполагаю, что направляется она в район Павелецкого вокзала.

– Неужели решит нарушить подписку о невыезде? – озабоченно произнес Гуров. – Для этого у нее должны быть очень серьезные причины, смекаешь, старлей?

– Так точно, – ответил Синицын. – Прикажете следовать за объектом в любом направлении?

Как ни старался он придать своим словам оттенок бесстрастности, но было ясно – Синицыну очень не хочется «следовать за объектом» до бесконечности. Мало ли куда тому вздумается поехать? Синицын как бы намекал Гурову, что неплохо бы задержать нарушившего меру пресечения и покончить на этом.

Но Гуров, кажется, уже понял, что на уме у Маргариты Альбертовны. На уме у нее сейчас только судьба сына. Уверенная, что милиция не смогла ей помочь, а только усугубила положение, она решила сама взяться за дело. И, скорее всего, она направляется сейчас туда, где, по ее предположениям, находится Илья. То есть туда, где находится мозговой центр контрабандной торговли. Все сходится именно на этом. Вряд ли она отправилась разыскивать мужа, в этом Гуров был уверен на сто процентов. Знай Маргарита Альбертовна адрес Ликостратова, она, не задумываясь, сообщила бы его. Для матери не существует выбора – сын или бывший муж. Нет, она едет туда, откуда исходит главная опасность. Едет умолять, выкупать, что угодно. Едет на свой страх и риск. Гуров понял, что его не зря беспокоили нехорошие предчувствия. Госпожа Вагнер могла испытывать минутную слабость, но характер остается характером. Она с самого начала держала в уме эту возможность и уже, наверное, десять раз пожалела, что призналась во всем. Рассчитывать на то, что, поставленная в безысходное положение, она все-таки заговорит? Гуров не знал, насколько это реально. Выстраивалась совершенно определенная цепочка – где-то был неведомый босс, который не стеснялся в средствах и которого все боялись, можно сказать, до икоты. Боялся Ликостратов-старший (теперь можно было не сомневаться, что бежал он не столько от вздорного Паши Липецкого и не от правосудия, а именно от своего босса), боялся Сидоренко, боялась Маргарита Альбертовна. Да и не только они. Поэтому не лучше ли будет предоставить госпоже Вагнер возможность вывести следствие прямо на цель?