Внутренняя красота - Маргерит Кэй

— Сегодня вы выглядите лучше, — заметила Кресси. — Утренняя тошнота прошла?

— Не совсем.

Белла положила руку на живот. Кресси заметила, что он не такой большой, как казалось несколько дней назад, не раздался так, как должен был. Со времени прежних беременностей Белла раздалась вширь.

— Вы знаете, отец настаивает на том, чтобы сэр Гилберт Маунтджой навещал вас?

— Я не допущу его к себе, а твоего отца здесь нет, так что никто меня не заставит.

— Однако возможно… Простите меня, Белла, я мало понимаю в таких делах, но вам ведь уже не так плохо?

— Потому что у меня будет девочка. Сейчас я чувствую себя по-другому. Я уверена, это объясняется тем, что у меня родится девочка. — Белла тяжело встала. — Так как же мне быть с этим письмом?

— Ясно, в город ехать вам нельзя. Думаю, тетя преувеличивает все, чтобы заставить вас действовать. Отец только что покинул Лондон. Если Корделия действительно вела себя столь возмутительно, он услышал бы об этом. Я напишу сестре и попрошу рассказать всю правду. Пока она не ответит, думаю, нам лучше всего не обращать внимания на это письмо.

— Ладно. А если за это время что-то случится?

— Тогда вся вина ляжет на меня, — ответила Кресси и криво усмехнулась. — Мне нечего терять, ведь я и так потеряла расположение отца. Зато вам есть что терять. Я это понимаю.

Довольная Белла кивнула и выплыла из классной комнаты. Предоставленная сама себе, Кресси смотрела в окно. Братья ловили рыбу на мостике. Она могла написать и Каро, и Корделии. После замужества Каро замкнулась в себе и очень редко приезжала в Киллеллан-Манор, а в Лондон еще реже. Однако Каро из пяти сестер была самой проницательной. Будет интересно узнать ее мнение насчет откровений Беллы.

Должно быть, Кресси уснула, сидя у окна и прижавшись щекой к стеклу. Она проснулась и вздрогнула, обнаружив, что Джованни стоит в дверях классной комнаты с самым мрачным выражением лица. Кресси вскочила и машинально коснулась рукой волос, которые сбились на одну сторону.

— Вы напугали меня. Что вам угодно? — Ее голос прозвучал глухо и недоброжелательно. Так она хотела скрыть свою радость, что увидела его.

— Я пришел извиниться.

Все произошло, как она ожидала, он хотел закончить портрет, но не более того.

— Сегодня такой день, неожиданности следуют одна за другой, — холодно заметила Кресси.

Джованни вздрогнул. Как обычно, он был весь в черном, если не считать белой рубашки и жилета в темно-синюю и небесно-голубую полоску.

— Я вел себя непростительно грубо. Вышел из себя. Наговорил лишнего. Кресси, прошу прощения.

— Вы хотите спросить, не угодно ли мне позировать?

— Я имею в виду не это. Хочу объяснить, почему для меня так важно написать вас, — возразил Джованни. — Хотите выслушать меня?

Кресси вздохнула. Казалось, он действительно раскаивается, а она по-настоящему рада видеть его. После двухдневного молчания она помнила, сколь часто они обычно разговаривали. Без него ей стало одиноко.

— Да, конечно, я выслушаю вас. Буду лишь рада, раз мне дали ясно понять, что я лишена проницательности и сообразительности. Только не спрашивайте, у меня сейчас нет желания пускаться в объяснения. — Кресси снова села и похлопала по подушке, лежавшей рядом с ней.

Однако Джованни предпочел стоять. Казалось, художник потерял уверенность в себе, не был спокойным, как прежде. Взглянув на него пристальнее, чего не позволяла себе с их последней ссоры, она заметила темные круги у него под глазами.

— Вы слишком много работаете.

— Отнюдь нет, — ответил он машинально, но тут же поправился: — Да, это правда. Я часто работаю ночью, когда не спится. Я пытаюсь… экспериментировать с формами.

— Спасибо. За то, что не отмахнулись от меня.

— Не за что. Видите ли, мне не так легко пускаться в объяснения.

— Особенно со мной, как вы хорошо знаете. — Кресси рассмеялась.

Сев рядом с ней, Джованни удостоился редкой по-настоящему искренней улыбки.

— Мне не хотелось быть столь… властным. Наверное, я показался вам настоящим тираном, каким временами бывает ваш отец, пытаясь угрозами заставить вас думать так, как ему хочется.

— Боже мой, Джованни, перестаньте. Вы совсем не похожи на моего отца.

— Мне очень приятно слышать это из ваших уст, но… — Он взял руку Кресси и поцеловал. — Простите. Я хотел лишь помочь вам.

От прикосновения его губ пульс Кресси, как обычно, забился быстрее. Только сейчас, когда он был здесь, полный раскаяния, она призналась себе, как сильно расстроилась из-за прошлой ссоры.

— Вы помогли мне, но теперь не мешайте мне помочь себе. Конечно, если у меня это получится.

— И помогите мне, если пожелаете. Я хочу доказать, что способен создать нечто большее, чем просто отшлифованную, технически великолепно исполненную и математически совершенную картину.

— Я так говорила? — Кресси состроила гримасу. — Простите меня.

— Это правда, так я действительно пишу. Но я способен на большее. С вашей помощью.

Джованни наклонился и коснулся лица Кресси, провел рукой по ее лбу, щеке и шее. Знакомое прикосновение. Она уже думала, что такого больше не случится. Затрепетала от возбуждения, помня, сколько раз он прежде касался ее. С грустью представила время, когда его здесь больше здесь не будет, когда он завершит ее портрет. Тогда Джованни также поставит точку в отношениях с ней. Но пока он здесь. И этого достаточно.

— Когда начнем?

— Кресси, вы еще хотите позировать мне?

Она посмеялась, слыша его нетерпение, видя, как он захлопал в ладоши и вскочил.

— Можно приступить завтра. Я закончил другой, то есть первый портрет, осталось лишь покрыть его лаком. — Тут его улыбка угасла. — Но сначала я должен… кое-что объяснить.

Джованни нахмурился, вращая глобусы точно так, как Кресси делала это раньше, сначала один, затем другой.

— Вы спросили, почему я всегда отдаляюсь от вас, почему я такой замкнутый, как вы выразились. Кресси, вы пробудили во мне то, что я считал давно умершим, — желание писать сердцем. Вы снова разожгли мою страсть. И причина, по которой я не могу… причина, по которой я не буду… я боюсь. Нет, я боюсь, что если позволю себе…

Он стал вращать глобус небесной сферы с такой силой, что тот закачался на подставке, затем повернулся к Кресси:

— Я опасаюсь, если мы вступим в интимные отношения, испытаем близость, то наши волшебные отношения погибнут. Боюсь, тогда мне не удастся написать вас. Я не хочу погубить то, что открыл снова. Понимаете?

Кресси видела, что он говорит по велению сердца, верит своим словам, хотя не могла понять причину этого. Она не решалась заговорить, опасалась сказать что-то неуместное.