Час ведьмы - Крис Боджалиан

Мэри стояла на вершине холма и смотрела на город и за его пределы. С одной стороны за горизонт по-прежнему тянулся лес: мир зверей, индейцев и отлученных от церкви. С другой раскинулись обработанная земля и фермерские поля, с которых уже собрали весь урожай, и Мэри сомневалась, что обладает хотя бы толикой смелости женщин и мужчин, живущих и работающих здесь. Она знала двух вдов, живших в одиночестве в своих маленьких хижинах, вдали от семей, соседей и тех, кто мог помочь. Что удивительного в том, что женщины, подобные им, обращались к Дьяволу за помощью?

Мэри решила, что стоит чаще бывать в этой части города. Здесь было не так, как на рыночной площади и в гавани: намного тише. В этом месте летали другие птицы, не только чайки. На обратном пути она быстро прошла мимо улицы, где располагалась мельница Томаса.

Придя домой, Мэри с удивлением обнаружила, что Дьявол и сюда привел свои искушения: пока Абигейл готовила ужин, с ней мило болтал Генри Симмонс. Сегодня на нем был зеленый камзол, темные волосы были аккуратно причесаны. Он стоял за кухонным столом. Когда Мэри вошла, он помог ей снять плащ — красивый жест, но тем не менее Мэри он показался чересчур фамильярным.

— Где мама? — спросила она Абигейл.

— В аптеке, мэм.

— А что привело сюда вас, Генри Симмонс?

Он указал на бутылку на столе.

— Ром — подарок моего дяди его друзьям Берденам и, разумеется, их дочери.

— Благодарю вас.

— Благодарить стоит только моего дядю Валентайна. Я всего лишь посыльный.

— Вы много для него делаете.

— И большей частью это не труднее, чем разбить яйцо.

В этот момент Абигейл подняла взгляд от миски с творогом и кукурузной мукой и улыбнулась.

— Мне приходилось видеть, что многие мужчины неспособны нормально разбить яйцо, — сказала она.

— Но я неплохо с этим справляюсь.

— Разрешите не поверить вам на слово, — продолжила Абигейл. — Мне почему-то кажется, что вашим способностям находится применение вне кухни.

— О, я пока не знаю наверняка, где бы хотел их применять.

— Явно не на поприще разбивателя яиц, — заметила служанка, и, хотя Мэри чуточку ревновала Генри, когда Абигейл так флиртовала с ним, ей в основном было просто интересно. Ей нравилась смелость девушки, которая получала удовольствие от этого обмена репликами.

— Возможно, именно за этим я и приехал в Бостон. В колонии наблюдается существенный недостаток мужчин, способных навести на кухне кромешный беспорядок.

Служанка закатила глаза, потом вытерла руки о фартук и сказала:

— Сейчас мне понадобится очень много яиц, чтобы приготовить пончики. Поберегите свои руки, а когда я вернусь, сможете продемонстрировать мне свои таланты.

И она удалилась на задний двор, чтобы принести из курятника яйца.

— Она всегда настолько дивно прямолинейна? — спросил Генри у Мэри, пока служанки не было в комнате.

— Нет. Это вы пробуждаете в нас все дурное, Генри, — ответила она ему, но шутливым, а не серьезным тоном.

— А вот это уже благородное призвание. Достойная причина того, чтобы проделать путь до вашего дома.

— О, Дьявол может быть хорош собой, но требуется нечто большее, чтобы сбить человека с пути.

— Я хорош собой? Приятно это слышать.

— Вам это и без того отлично известно.

— И вновь: гордыня, самый смертный из всех грехов. Я часто поддаюсь ему. Он и принесет мне смерть.

— Но кто же из нас будет искусителем?

— Не вы, — сказал он и подошел к ней. Он стоял так близко, что она чувствовала его дыхание на своем лице.

— Почему вы так думаете?

Он пристально смотрел на нее.

— Потому что, как полагаю, мы очень похожи.

— В каком смысле? Мы едва знакомы.

— Сокол узнает своего сородича с большого расстояния.

— Как и свою жертву.

Он улыбнулся.

— Именно. Я в ваших когтях, — он наклонился еще ближе и взял ее правую руку в свою. — И, Мэри, никогда не забывайте: ваша красота во сто крат превосходит мою. Это так же верно, как то, что в гавани плещутся волны или что листья краснеют перед тем, как опасть.

Она поняла, что он собирается поцеловать ее, и от этой мысли вся обмерла. Но не успела она что-либо сообразить, как ее тело, охваченное желанием и порывом, поступило по собственной воле, она встала на цыпочки и открыла губы навстречу его губам.

И именно в тот миг она услышала, как упала миска и разбились яйца: Абигейл стояла напротив них, прижав руки ко рту.

В тот день, когда должны были заслушать ее прошение о разводе, Мэри мало ела за завтраком. За обедом, поддавшись настояниям матери, она проглотила немножко кислого хлеба, поковыряла вилкой в тарелке с репой и откусила немного мяса с ножки индейки. Абигейл и Ханна почти ничего не сказали ей, но они практически перестали разговаривать с тех пор, как Абигейл застала молодую хозяйку стоящей на цыпочках перед Генри Симмонсом, рука в руке. Теперь Мэри жила под одной крышей с Абигейл и знала девушку с тех пор, как та приехала в колонию, но они внезапно стали как будто чужими. Мэри понимала, в чем затруднения Абигейл: ее показания могут разозлить хозяев, но последствия лжи могут быть куда более печальными, так как от них не будет спасения в вечности. Мэри в точности описала родителям, что произошло между ней и Генри и что видела Абигейл, и отец Мэри провел с девушкой беседу по поводу того, что она должна говорить в суде.

— Надеюсь, Абигейл, — сказал он ей в присутствии Мэри, — мы никогда не забудем, какие раны Томас Дирфилд нанес моей дочери. Посмотри на ее руку. Вспомни, как она выглядела, когда Мэри только вернулась к нам. Ее и без того могут оклеветать так, что ей до конца жизни придется жить с этим бременем. Мысленно рассуди, какую малость ты могла видеть и как необратимо может пострадать репутация моей дочери, если это слушание выйдет за рамки простого обсуждения подлости ее мужа.

— Я буду помнить об этом, сэр, — пообещала служанка, но Мэри чувствовала скорее неловкость, чем облегчение. Она понимала, что натворила. Знала, что ее искусили и как дорого может обойтись ей миг слабости. Ее отец также навещал Генри Симмонса. Он не сообщил ей подробности беседы с молодым человеком, но заверил ее, что в случае, если на суде всплывет вопрос неверности, Генри готов взять всю вину и последствия на себя. Отец напомнил Мэри, что Абигейл видела только поцелуй, и потребовал от дочери подтвердить, что дальше поцелуя дело не зашло. Обвинение в неверности грозило смертной казнью.