Между степью и небом - Федор Чешко

– Если вы решительно отказываетесь от сопровождения, я присоединюсь к резерву ликвидационной группировки. Уверен: там мы нужнее, чем в городе.

Вот так – три четвёртых от “будет исполнено” плюс две восьмых от “не твоё собачье дело”.

Мечников мог бы поклясться, что доктор раздраженно дёрнул плечом:

– Сожалею, но у меня нет ни возможности приказать, ни времени на уговоры. Хайль Хитлер!

Господа офицеры ответили молчаливым вскидыванием рук (Михаил ничего не услышал, но знал, что проигнорировать это самое “хайль” гансы бы вряд ли осмелились – за такое светят ихние гансовские Соловки).

* * *

Страдальчески взрёвывая, колёсно-гусеничные бегемоты ворочались меж деревьями – ладились отправляться вспять.

Мечников понимал, что надвигается самое страшное: легче всего нарваться вот именно теперь, когда опасность уже вроде бы сломилась на убыль. Понимал, и всё-таки не удержался от мысленного истерично-восторженного улюлюканья… которое тут же пришлось сменить на дурацкие ребяческие стишата: “Рано, пташечка, запела – как бы кошечка не съела!”

Бронетранспортёр, который еще минуту назад был головным, разъезжаясь с эсэсовским вездеходом промолотил траками буквально в метре от Мечниковского темени.

Михаил едва сумел улежать, где лежал.

Едва – но всё же сумел.

К счастью.

Гусеница словно лемехом вздыбила пласт песка вместе с чертополоховым кустом и аккуратно прикрыла всем этим Михаилову спину.

“Ну, лейтенант, ты, похоже, сразу в трёх сорочках родился!”

А ещё лейтенант подумал, что он, лейтенант, орёл и герой: мало кто на его месте не вскочил бы, не кинулся бы наутёк да ещё и с воплем… Вот, к примеру, Вешка да Мария Сергевна – те бы уж непременно… Ч-ч-чёрт!!!

С преизрядным трудом выбарахтавшись из-под наваленной на затылок да плечи колкой всячины, Михаил бросился туда, где прятались девушки и откуда эти самые девушки минуту-другую назад просто-таки обязаны были выметнуться, как вспугнутые куропатки.

Бросился, но тут же замер на полушаге – словно бы в каменную стенку врезался.

Вешка и девочка Маша были целы, а местами даже и невредимы; их не переехало немецкое бронечудище. И из-под гусениц упомянутого бронечудища они действительно не порскнули всполошенными куропатками, только выдержка тут оказалась ни при чём.

Просто им обеим было не до всякой там ерунды, вроде набитого гансами панцервагена.

Стихал (но ещё отнюдь не стих!) рёв бронегиппопотамов; в дальних просветах ещё мелькала уродливая корма легковушки… А лейтенант РККА Михаил Мечников стоял врост и хохотал – всхрапывая, задыхаясь, судорожно утирая глаза.

А возле самых его сапог имела место сосредоточенная молчаливая драка.

* * *

Собственно, это была не совсем драка.

Вешка Белкина лежала поверх девочки Маши, изо всех сил притискивая к песку её и её длиннючую трёхлинейку. А девочка Маша отчаянно рвалась на волю. Вся эта скульптурная композиция была абсолютно неподвижна, противоестественно плоска и умудрялась не издавать ни единого отчётливого звука (за исключением разве что отчаянно сдерживаемого пыхтения – надсадного, но еле слышимого).

Отсмеявшись, Михаил принялся ждать окончания силового единоборства.

Сперва он ждал молча; затем пробовал окликать, втолковывать, что всё уже, что прятаться больше не от кого, что можно, наконец, встать, вылезти из колючек и, если уж так хочется, со всеми удобствами оттаскать друг дружку за волосы… Попытки словесного воздействия успеха не возымели.

Попытка растащить тоже не возымела успеха – если, конечно, не считать таковым болезненный тычок Вешкиного локотка (изящного, но, как вдруг оказалось, твёрдого и крайне острого). Девушки вошли в такой раж, что всё, не имеющее непосредственного отношения к противнице, воспринимали как вздорную помеху.

В конце концов, Михаилу удалось-таки привести самозабвенных потасовщиц в состояние, которое с натяжкой могло бы сойти за почти нормальное. Для этого, правда, пришлось отпустить пару подзатыльников и заработать изрядную ссадину на колене (успей Белкина давеча надеть оба сапога, ссадин было бы как минимум вдвое больше).

Расцепившись, взмокшие девушки откатились одна от другой и заозирались – мутно, осоловело, будто с недужного сна. Михаил попробовал было разъяснить им свою точку зрения на идиотские выходки полоумных рыжих… ну, дальнейшее, в общем, неважно – всё равно лейтенанту Мечникову удалось выговорить не больше полудесятка слов. Полоумные рыжие и тэ дэ обрели, наконец, способность к внятной членораздельной речи, так что лейтенанту Мечникову пришлось замолчать (ибо какой смысл говорить, если никто тебя не слышит – в том числе и ты сам?).

– …а тут эта стоеросовая дубина гаубицу свою дурацкую – цап!.. Немчура чуть не по нашим спинам топчется, а эта долбаная в господа бога душу мать…

– Сама долбаная! Дев… женщина, а лаешься, как… как… и еще чулки при постороннем мужчине… Потаскуха!

– Что?! Ах ты, наглая сопливая безмозглая недоношенная…

– Сама недоношенная!

– Ну, ты у меня сейчас!..

– Сама у меня сейчас ну!..

Михаил едва успел втиснуться между девушками – те уже подхватывались на ноги с явным намерением воспользоваться недавним лейтенантским советом насчёт волос.

К счастью, дело всё-таки обошлось без второй серии рукоприкладства.

В последний миг (то есть в миг, непосредственно предшествующий либо новой драке, либо новым подзатыльникам) санинструктор Белкина вдруг обмякла и деловито сказала:

– Так, всё. Успокоились. Это была обычнейшая бабья истерика.

– Сама истеричка! – вякнула Мария Сергеевна, но уже без прежнего запала, по инерции просто.

– Обе мы хороши… – судя по выражению Вешкиного лица, санинструктор, наконец, осознала, что стоит в невообразимо колючих зарослях, причём наполовину босиком. – Уйдёмте отсюда, ладно?

– Ладно, – Михаил подобрал Машину винтовку и Вешкин карабин, с сомнением зыркнул на девушек:

– Вам как, оружие отдать можно? Не перестреляетесь?

– Не перестреляемся, – сказала Вешка. – Там где-то мой сапог второй и чулок. Подбери, пожалуйста…

Она запрыгала к опушке чертополоховых дебрей, поджав босую ногу и опираясь на карабин, как на костыль.

– А здорово му… Ай! – выбранный способ передвижения не шибко-то уберегал Вешкину кожу от шипов. – Здорово муштровали местных партизан! Боже-боженька, ну зачем же эти колючки такие колкие?! Вот когда офицерье рядом затопталось, наша девочка наладилась наутёк… Ой-ой-ой… Но винтовку не бросила, за собою поволок… уй!

– Я не наутёк! Я их поубивать хотела!

Белкина коротко оглянулась:

– Да? Ну, тогда извини…