Только не для взрослых - Ида Мартин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда-то давно влюбленные довольствовались письмами, идущими до адресата по несколько месяцев. Что же это была за любовь?
Но ведь она была и, наверное, до сих пор есть, просто я о таком ничего не знаю. Потому что, как по мне, любить – означает быть чем-то общим и абсолютно неразделимым, как бурлящий химический сосуд, в котором не прекращаются реакции: тепловыделения, энергообмена, замещения и восстановления.
Любовь – это когда, встретившись в половине седьмого вечера в метро, можно не спрашивать «Как прошел день?» и не интересоваться настроением, а начать разговор так, будто с самого утра вы не расставались ни на минуту.
Подошел поезд. Мы впихнулись в вагон. Духота стояла невыносимая. Пахло влагой, потом, грязью и усталостью.
– Я сегодня из десяти заданий только семь успела сделать. И два с такими тупыми ошибками, что Андрей Олегович посмеялся надо мной и я разорвала вообще все на мелкие клочки. Не сдержалась.
– А он что?
– Да ничего, попросил их собрать и больше не приходить в таком настроении, а то он меня боится.
– Отлично его понимаю. – Амелин достал наушники, протянул один мне: – Хочешь?
Я взяла, и мы стали слушать «Космонавтов нет», но на словах «Я тебя отпускаю в прошлое» музыка булькнула, стихла, а потом снова продолжилась.
Амелин достал телефон. На экране висело сообщение:
«Лида: „Что ты решил?“»
Мы переглянулись.
– Кто такая Лида?
– Та девчонка, которая хотела оставить меня у себя дома, когда за город ездили. Помнишь, я тебе рассказывал?
– И что же ты должен решить?
– Зовет в гости.
– Понятно. А ты?
– Я ничего. Думаю, как аккуратнее объяснить, что это невозможно.
– Тебе приятно, что она влюбилась в тебя?
– Всем приятно, когда в них влюбляются.
– А вот и нет. Я терпеть не могу такое. Ужасно оправдываться за то, что не можешь ответить взаимностью.
– В меня в восьмом классе влюбилась девочка из параллели. Это было очень странно. Я проучиться в той школе успел всего пару месяцев, а она приходила на переменах к нашему классу, вставала у стены и просто смотрела. Я делал вид, что не замечаю, но мне было приятно, хотя она была совсем несимпатичная.
– Все с тобой ясно. Тогда поезжай.
– Вот глупенькая. – Он прижал мою голову к себе, и оставшуюся дорогу мы просто слушали музыку.
Так же молча вышли на его станции, дошли до лестницы и успели подняться примерно до середины, как вдруг передо мной возник человек.
Я прямо-таки врезалась в него. Шла вся в музыке и мыслях об этой Лиде. И тут зеленая куртка милитари перед глазами. Я так резко отшатнулась, что чуть не опрокинулась назад. Хорошо, Амелин успел подхватить, а тот, в кого я чуть не врезалась, крепко сжал мой локоть с другой стороны. Я подняла глаза и обомлела.
Уж кого-кого, а Тифона я меньше всего ожидала увидеть. По идее, он был в армии, и Лёха иногда передавал от него приветы.
– Здоров. – Тифон, довольный произведенным эффектом, широко заулыбался.
Амелин растерянно пожал ему протянутую ладонь:
– Неожиданно.
– Сам до сих пор поверить не могу.
– Короче, пацаны. – К нам подлетел Лёха.
Правую руку он почему-то держал в кармане, но левой жестикулировал активно.
– Вам туда лучше не ходить сейчас. Честно. Там полный трындец. Сами еле ноги унесли.
– Привет. – Из-за плеча раздался голос Никиты.
Мы все стояли посередине лестницы, и людям приходилось нас обходить.
– Последние пару недель там такое постоянно, – сказал Амелин.
– Но не такое. – Тифон многозначительно усмехнулся. – В общем, если не хотите попасть под горячую руку, к Тёме лучше пока не суйтесь.
Лёха развернул Амелина за плечи:
– Поехали с нами.
– А вы куда? – спросила я.
– Куда-куда? К Тифу, конечно.
– А Тиф не против? – спросил Тифон.
– Да забей, – отмахнулся Лёха. – Его обычно никто не спрашивает. К нему все просто так приходят.
– Я тебе сейчас дам «так». – Тифон ухватил Лёху за шкирку и сделал вид, будто собирается спустить с лестницы.
Но тут подошел поезд и все помчались к нему.
Влетели и заполнили собой все пространство. Громкие разговоры, тычки, смех. Скучать с этими ребятами никогда не приходилось. Понятное дело, катализатором был Лёха, рядом с ним и серьезный Тифон, и благообразный Никита становились оболтусами. Сейчас парни были страшно взбудоражены, и весь вагон слушал их реплики.
– Даже не парься, – кинул Лёха Тифону. – Я когда с Шиловой попал, шаг в сторону не мог ступить.
– Надо было тебе бандану надевать, – сказал Никита. – Тогда бы не запалили.
– Да чего уж теперь. – Тифон тяжело вздохнул. – Обидно, пипец. Но я все равно этих конченых потом выцеплю. Я же злопамятный.
– Да ну, шваль, – поморщился Лёха.
– Ясное дело, шваль, но ситуация вышла беспонтовая.
Поезд качнулся, Лёха по инерции вскинул руку, чтобы удержаться за поручень, и тут что-то громко звякнуло о металл. Я не поверила своим глазам.
На Лёхином правом запястье болтались наручники.
Лица пассажиров вытянулись. Тифон и Никита заржали в голос. Лёха ойкнул, но, сообразив, что уже засветился, руку не убрал.
– И что? – выдал он, обращаясь ко всему вагону. – Каждый имеет право на самовыражение.
Амелин потянулся ко второму браслету и сделал вид, что собирается пристегнуть его к поручню. Лёха в ужасе отшатнулся:
– Ошалел?!
– Где взял? – заинтересовался Амелин.
– Еле вырвался от сексуальной маньячки, – с гордостью объявил окружающим Лёха.
Поезд остановился на моей станции, а мы с Амелиным так и не обсудили, что делать дальше.
– Дай посмотреть, – попросил Амелин. – Я настоящие ни разу не видел. Тяжелые?
– Ага, – кивнул Лёха. – Но руками все равно не трогать, пока не сниму. Знаю я вас, шутников.
Дернув Амелина за рукав, я кивком указала на раскрывшиеся двери.
– Разве мы не поедем к ребятам? – простодушно спросил он.
Я была удивлена:
– Заметь, не я это предложила.
Из-за того, что Костик думал, будто я влюблена в Тифона, он мог начать ревновать даже при одном упоминании о нем. Теперь же сам предложил пойти к нему домой, и это настораживало.
Тысячу раз я убеждала его, что никакой любви нет, однако восхищения Тифоном не скрывала никогда. Было в нем то, чего я не встречала ни в ком из знакомых парней: твердая, безоговорочная внутренняя сила. Такая, что от одного взгляда возникала дрожь в коленях и казалось, будто ты уже опрокинут на лопатки. Он был неразговорчив, прямолинеен и решителен. А тело его выглядело как картинка из Интернета: