От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - Ян Эмильевич Пробштейн

одна чтобы изображатьбезумца-себяНе безумца но зануду но перпендикулярного но лжеца но честногоЭти трое редко поют вместе возьми мою руку она активнаАктивный компонент в ней – касаньеЯ лорд – Байрон я – Перси Шелли я – АриостоЯ ем бекон лечу с ледяного склона у меня внутри гремит гром я никогдане возненавижу тебяНо чем этот водоворот может привлекать? Тебе нравятся зверинцы? боже мойБольшинству нравятся мужчины. И вот он яУ меня фазан в воспоминаньях у меня коршун в тучахЧто привело всех этих зверей к тебе?Воскресение? а может восстание? или вдохновение?У меня младенец в пейзаже и дикая крыса в моих секретах от тебя.1975 Ян Пробштейн

Что говорят о Париже

Часто начинают так: «Париж! Как я хочу туда!»Кто-то сказал: «Париж – это место, куда попадают хорошие американцы послесмерти».«Кап-кап, кип-кап, капа», – говорят капли дождя,Падающие на Париж в стихотворении Аполлинера «La Pluie»[149].«Я был так счастлив в Париже, – сказал я. – Это было,Как любовь. Когда уезжал первые три раза, я рыдал».«Я не люблю Париж», – говорят одни. А другие: «Париж опятьстановится лучше».«Если не видишь никого, кроме консьержей и официантов,Как можно полюбить любой город? – Еще один говорит. – У французовнет друзей,У них есть родственники». Француз говорит: «Le français n’estpas intelligent,Il est rapide»[150]. «Париж в упадке, – некоторые твердят всегда. –Париж был в расцвете в девятнадцатом веке».«Париж был прекрасен между войнами». «Старого Парижа больше нет, –Сказал Бодлер. – Форма городаИзменяется быстрее, чем сердце смертного».«Париж! Как циферблат!» – вскричал один. А другой:«Дай мне бутылку виски и я поеду с тобой в Париж!»Сказано: «Париж весной!»Однажды девушки сгрудились на углу улицы,А парни шли навстречу глазами.Автомобили проносились мимо, позволяя это.Это не похоже на примитивные радостиАфрики, обрызганные духамиИ культурой бюста на скрещенье трамвайных линийБухт, ущелий, скал в невообразимых одеждах.«Зайди в телефонную будку со мной», –Сказала французская мамаша своему сыну в синих шортиках.«Я – твой сын, – галантно прошептал он, –И поступлю, как ты скажешь. Позже, груди матери вывалилисьДля любовника на авеню Марка Шалфона. Мальчик играл с совой.Через три года он поступил в лицей Фроментен,Откуда, как мы видим, он несет сейчас желтую тетрадкуПо дороге домой на рю Декалиг, где обитает его маленькая семья,Все еще вместе, несмотря на мамашины шашни,На втором этаже в квартирке полной очарованья –Ее старая, но привлекательная мебель приветствует мальчика,Который бросается в объятья старинного кресла.Больше никто не ходит по пивной улице, где бродит ламбик в бочках,Чтобы нагреть воду для ванной, элегантный чудак,Ибо банная индустрия покорила этот город мечты.Любовники нашли способы позабавиться в других местах.До этого сочетание необходимой открытости,Со старомодностью сочетали восторги эротических прятокС удобством, которое уже не найти, даже и подумать о нем.Мой Париж – не ваш Париж,А ваш Париж – не мой Париж.Мы сидели вдвоем на быстрой белой улице ВалентинаНа торсе торца мостовой, как в декабрьских Альпах сидишь.Солнце сияет. Парижу тоже нужно зарабатывать на жизнь.Я вывожу себя на прогулку. Потом моя прогулка бросает меня,И до меня доходит, что на меня светит солнце.Крутые хладнокровные мужчины Парижа снуютОт женщины к женщине, от столика к столику, от слова к слову,Мужчины потеплей смущены,Но чувствуют превосходство над хладнокровными, которыеЧувствуют превосходство над ними. Порыв ветраРаспахивает ставни, пока не проникает некая степень сиянья.«А, так вы поэт! – сказал официантВ Ла Ротонде, – а яЯ знаю имя поэта: Франсис Жамм!»«Как это произошло?» – спросил я,Когда он вернулся с салфеткой,Похожей на белый флаг. «Мой отецПросто подарил мне». «Ему нравятся стихиЖамма?» «Нет, не думаю,Что он читал книгу. Я тоже не читал.Это правда. Но я знаю имя, которое весьма известно!»В Париже я никогда не молчал.«Когда-то я был таксистом в Бейруте», –Сказал мне один. «Я теперь я – член учреждения».Светская жизнь, говорят, слишком ограничена в Париже.Еще: Париж – маленький город в отличие от Нью-Йорка.«Уже на найдешь любезности в Париже». «Люди сновастали вежливы в Париже».Только американец и сентиментальный дурак так напишет о Париже –Города уже не играют никакого значения». «Париж – этоПрекрасная женщина!» «Париж – это гигантская ляжка».«Париж – центр лабиринта,Вход в который в Риме». «Не нужно было тебе говорить о Париже.Теперь ты приедешь и уничтожишь его для меня».«Я хотел бы вырасти в Париже». «Ты ничего не знаешь оПариже».«Генри Джеймс познакомился с Тургеневым в Париже».«Самое лучшее в жизни – быть молодым и в Париже».«Никогда не был так одинок, как в Париже».«В ресторанах Парижа разрешают приходить с собаками». «Париж уничтожен».«Рождество в Париже –Все бодрствуют до рассвета». «Утром можно выпитькакао вместо кофе». «Никогда не хотел уезжать».«Париж – самый большой арабский город в мире».1987 Ян Пробштейн

Проливы

Виктору Шкловскому (и содержащее некоторые из его предложений)

Легко быть жестоким в любви: просто нужно не любить.Маяковский вошел в революцию, как в свой собственный дом. Он прямовошел и начал открывать окна. Насколько серьезно то,Что нечто окончательное нужно свершить прежде, чем будет слишком поздно?Кто-то внедрился в землю. Кто-то бросился добывать алмазы.Они ценны не потому, что древние, а потому что их мало.Сидя с Гарри в Венеции в гостиной Лореданы,Легко зачаровываться Францией. Нужно просто не быть там,А быть в Венеции. И все то, что сказали мне другие гости,Каким неточным или точным или частично чем-то значительным илинезначительным либо жестоким либо глупым или ценным илисчастливым или жизнь-любовь дарящих жизни кажутся они и имеютотношение к литературе«Дом – в опере», «Похоже, не начнется вовремя», «Мосты города»«Я люблю», –Писал Маяковский. Настало время исчезнуть в группе трехИ не быть одному или вдвоем в вечности.Таким образом можно было бы избежать любви. Цивилизация достиглаопределенной точки.Когда она достигла более низкой точки, было время отца,Который казался большей точкой, из‐за того, что заполнял собой горизонт.Женщины носят туфли на высоких каблуках и говорят о Христе. «Говорят, онобязательно вернется». «Когда?» «Я не знаю!»Ни одному мужчине не было предопределено судьбой быть отцом. В этомотношении, Бог может быть единственным исключением.Но когда Бог стал человеком, он был Сыном.Многие состязаются, стремясь добежать первыми. Жизель не шелохнется. Дорогапроходит через дубовую рощу. Некоторые деревья розовеют, когда цветут.Выработали новые стратегии морских сражений,Показывающие, что большинство маневров не имеют значения. Самоеважное – первый бой.Андре Жид вошел в конюшню, как в свой дом. Он прямо вошел и началоткрывать ворота.Было, как в биллиардной – с шестью столами.Птица может влететь через окно прямо в клетку.Банкиры – люди без родины. Они живут в домах, похожих на восточные бани.Они коллекционируют фарфор и изредка острят. Нам приятно, когда ониприходят к нам в гости. Дни проходят, как ливень.Их сопровождают актрисы, которые говорят: «Мир – милое место».Я никогда не выйду замуж. О, но ты должна выйти замуж. Это единственныйспособ родить законного сына.Для меня хорош и незаконный. Я не хочу замуж. Легче лечь на камни.Нож тоскует по горлу. Петля палача головокружительней лезвия.Она уходит. Когда он возвращается, идя ей навстречу, занавески желтеют.Они собраны в складки. Ты говоришь мне: «Все кончено». Все кончено дома.Как только ты произносишь: «Еще не все кончено», это уже не