Шелепин - Леонид Млечин

– Многое пересмотреть можно, но тридцать лет Сталин стоял во главе партии и народа.

И Ворошилов был против:

– Доля Сталина во всем этом была? Была. Мерзости много, правильно говорите, товарищ Хрущев. Но надо подумать, чтобы с водой не выплеснуть ребенка. Дело серьезное, исподволь надо.

Молотов не мог представить себе, что Сталина назовут виновным в массовых убийствах и пытках:

– Нельзя в докладе не сказать, что Сталин – великий продолжатель дела Ленина. Стою на этом. Правду, конечно, надо восстановить. Но правда состоит и в том, что под руководством Сталина победил социализм.

– Возьмите реальную историю – это с ума можно сойти, – сказал Анастас Иванович Микоян.

Член президиума ЦК и первый заместитель главы правительства Максим Захарович Сабуров зло ответил:

– Если верны приведенные здесь факты, разве это коммунизм? Это простить нельзя.

Секретарь ЦК Михаил Андреевич Суслов его поддержал:

– За несколько последних месяцев мы узнали ужасные вещи. Оправдать это ничем нельзя.

Хрущев подвел итог:

– Сталин – преданный делу социализма человек. Но все делал варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинил. Надо наметить линию и отвести Сталину его место.

Что повлияло на решение Хрущева? Конечно же желание освободить людей! Что бы о нем потом ни говорили, он был живым человеком, с чувствами и эмоциями. Даже его единомышленникам страшно было говорить о Сталине, а он решился.

Никита Сергеевич оказался талантливым политиком. Живой и энергичный, он легко обошел своих неповоротливых соратников. Помимо его очевидного желания сбросить груз прошлого, разоблачение сталинских преступлений играло и сугубо прагматическую роль – оно подрывало позиции старой гвардии: Маленкова, Молотова, Кагановича, Ворошилова, которые вместе с вождем подписывали смертные приговоры.

Почему Хрущев был так уверен, что его подписи на расстрельных списках не найдут? Считается, что председатель КГБ Серов, человек Хрущева, всем ему обязанный, провел чистку архивов госбезопасности. Он избавлялся от наиболее одиозных материалов, компрометирующих партию и правительство. Те, кто осенью 1954 года сидел во внутренней тюрьме КГБ на Лубянке, рассказали потом, что нельзя было открыть окно – такой шел дым. Во дворе жгли секретные бумаги. Несколько дней машинами вывозили документы и из архива Московского горкома партии, которым прежде руководил Хрущев.

Никита Сергеевич первоначально планировал рассказать о репрессиях в отчетном докладе съезду и предоставить слово старым коммунистам, которые прошли лагеря и могли поведать делегатам, что они пережили.

К выступлению готовился Алексей Владимирович Снегов, который в 1930-е годы работал в аппарате ЦК компартии Украины, заведовал орготделом Закавказского крайкома, был секретарем Иркутского горкома. Снегова арестовали в июле 1937 года, следствие затянулось, и худшее его миновало. Его дело передали в суд в момент ослабления репрессий. В январе 1939 года – невиданное дело! – его признали невиновным и освободили из-под стражи. Но по личному указанию Берии он был вновь арестован и сидел до 1954 года.

Никита Сергеевич беседовал со Снеговым и был потрясен его рассказом о том, как действовала машина репрессий. Снегов прислал Хрущеву текст своего выступления. Но от этой идеи отказались. Решили, что о сталинских преступлениях можно говорить только на закрытом заседании. Дескать, страна еще не готова все это услышать.

Принято считать, что доклад Хрущева был полной неожиданностью. Это ошибка. Он был запланирован заранее.

Накануне открытия ХХ съезда, 13 февраля, в три часа в Свердловском зале Кремля собрался пленум ЦК. Обсуждался регламент съезда.

– Есть еще один вопрос, о котором нужно сказать, – объявил Хрущев. – Президиум Центрального комитета после неоднократного обмена мнениями и изучения обстановки и материалов после смерти товарища Сталина считает необходимым поставить на закрытом заседании съезда доклад о культе личности. Видимо, этот доклад надо будет сделать на закрытом заседании, когда гостей никого не будет. Почему, товарищи, мы решили поставить этот вопрос? Сейчас все видят, чувствуют и понимают, что мы не так ставим вопрос о культе личности, как он ставился в свое время, и это вызывает потребность получить объяснение, чем это вызывается. Нужно, чтобы делегаты съезда все-таки больше узнали и почувствовали, поняли бы больше, чем мы сейчас делаем через печать. Иначе делегаты съезда будут чувствовать себя не совсем хозяевами в партии…

Остается еще один вопрос. Почему секретный доклад был прочитан после избрания руководящих партийных органов, что считается завершением работы съезда? Обычно говорят, что Хрущев решился выступить против Сталина в последний момент, чтобы его никто не остановил. Это не так. Причина другая.

Климент Ворошилов удрученно сказал, что после такого доклада никого из них не выберут в ЦК, делегаты не проголосуют за людей, которые участвовали в преступлениях против собственного народа. Члены президиума ЦК решили не рисковать: пусть сначала нас выберут, потом узнают правду. Так что доклад вовсе не был неожиданностью. Шоком стало то, что люди узнали.

На четвертый день работы съезда Поспелов и Аристов представили Хрущеву проект выступления. Хрущеву текст не понравился – слишком сухой, неинтересный. Он обратился за помощью к секретарю ЦК по идеологии Дмитрию Трофимовичу Шепилову, самому грамотному и образованному в партийном руководстве. Увидев своими глазами секретные материалы из архивов госбезопасности, Шепилов столь же искренне стал осуждать Сталина, как прежде восхищался им.

– Начались прения, – вспоминал Шепилов, – подходит Хрущев: «Дмитрий Трофимович, выйдем на минутку». Пошли в кулуары, где всегда закусывали, и он говорит: я вот пытался с этими бурбонами (я понял, о ком это он) переговорить, чтобы дать критику Сталина, но они никак… В общем, я хочу выступить о Сталине. Поможете? Я говорю – помогу. Мы уехали со съезда.

Шепилов поработал над текстом и принес новый вариант Хрущеву. Никита Сергеевич использовал и то, что сделал Шепилов, и кое-что взял из письма Снегова. Он в чем-то обострил текст, в чем-то смягчил. В докладе комиссии говорилось о том, что никакой оппозиции вообще не было – все эти мнимые троцкистские и зиновьевские блоки и центры придумала госбезопасность. Хрущев это вычеркнул. Не решился сказать, что внутреннего врага вообще не было, что все это ложь.

Пытаясь объяснить, почему стали возможны массовые репрессии, Хрущев сделал акцент на личных качествах вождя:

– Сталин стал капризным, раздражительным, физически слабым, тогда в большей степени проявились подозрительность, болезненная мания преследования. Он чуть не в каждом видел врага. Ему следствие не нужно было, потому что человек с таким характером, с таким болезненным состоянием сам себя считал гением, сам себе навязал мысль, что он всеведающий, всезнающий и ему никакие следователи не нужны. Он сказал – и их арестовали. Он сказал надеть кандалы – так и будет. Он сам вызывал следователя, сам его инструктировал, сам ему указывал методы следствия, – а методы единственные – бить.