Хазарский словарь. Мужская версия - Милорад Павич

У путницы был паспорт, который на Востоке считался западным, а на Западе восточным. Так что он вызывал подозрения и там, и там, а она сама бросала две тени — одну направо, другую налево. В глубине леса, изрезанного тропинками, она искала известную школу, находившуюся в конце длинной дороги, где ей нужно было сдать свой самый главный экзамен. Ее пупок был похож на пупок пресного хлеба, а путь так длинен, что съел целые годы. Оказавшись наконец перед лесом, она встретила двух людей и спросила их, как пройти, Они смотрели на нее, опираясь на свое оружие, и, сказав только, что знают, где школа, замолчали. Потом один из них показал: иди прямо и на первом же пересечении тропинок сверни налево и опять налево, так ты попадешь к школе. Путница мысленно поблагодарила за то, что у нее не спросили документов, тогда она наверняка показалась бы им подозрительной особой с задними намерениями. Она продолжила путь, свернула на первую тропинку налево, потом опять налево, ориентироваться по их объяснениям было нетрудно, однако в конце той тропинки, на которую она свернула в последний раз, вместо школы оказалось болото. А перед болотом, улыбаясь, стояли уже знакомые ей вооруженные люди. Они с улыбкой извинились и сказали:

— Мы ошиблись, нужно было на первом перекрестке свернуть направо, а потом опять направо, там и будет школа. Однако мы должны были проверить твои намерения и убедиться, действительно ли ты не знаешь дорогу или только притворяешься. Но теперь уже поздно, и сегодня ты не сможешь попасть к школе. А это значит, что ты не попадешь туда никогда. Потому что школа с завтрашнего дня больше не существует. Так что из-за этой небольшой проверки ты упустила цель всей своей жизни, однако мы надеемся, ты понимаешь — мы были вынуждены так поступить ради безопасности других людей, чтобы оградить их от возможных дурных намерений путников, ищущих школу. Но и себя ты не должна винить. Если бы ты пошла не той дорогой, которую мы тебе объяснили, то есть не налево, а направо, результат был бы тот же, ведь тогда мы увидели бы, что ты нас обманула и на самом деле знаешь дорогу к школе, хотя и расспрашиваешь про нее. В таком случае нам тоже пришлось бы тебя проверить, раз ты скрываешь свои намерения, значит, они могут вызвать у нас подозрение. Так что к школе ты все равно не попала бы. Однако твоя жизнь не прошла даром — она послужила тому, чтобы проверить одну из существующих в мире вещей. Это уже немало…

Так говорили они, а путница утешалась тем, что в кармане у нее паспорт, который она никому не предъявляла, так что люди, стоящие на краю болота, даже не подозревают, какого он цвета. Правда, тем, что она их обманула и свела на нет всю проверку, она свела на нет и всю свою жизнь, которая в таком случае, оказывается, прошла напрасно. Притом, с их точки зрения, это было одно «напрасно», а с ее — другое. Потому что, в сущности, что ей за дело до их проверок? Но тем не менее в любом случае результат оказался тем же, так что цель ее существования, которой перед ней уже нет, должна с неизбежностью отодвинуться во времени; и теперь она уже думала, что, возможно, целью была не школа, а лишь путь к ней или что-то на этом пути, хоть сами поиски и оказались бесполезными. И эти поиски, о которых она сейчас вспоминала, стали казаться ей все более и более прекрасными, сейчас, задним числом, все более явственнее вырисовывалось перед ней все хорошее, что встретилось ей в этом пути, и она поняла, что переломный момент был не в конце пути, перед школой, а где-то гораздо раньше, в первой половине путешествия, и что она никогда бы так не подумала, если бы вся дорога не оказалась напрасной. В этой переоценке воспоминаний она, как торговец недвижимостью, пускающий в оборот все свое будущее наследство, начала обращать внимание на новые детали, почти не оставившие следа в ее памяти. Среди этих деталей она искала самые важные, постоянно отбирая из них еще более важные, пока беспощадным отбором и все большей строгостью не осталась перед одной-единственной сценой:

Стол, и на нем стакан вина, окрашенного другим вином. Мясо только что подстреленных бекасов, испеченное на верблюжьем навозе. Оно еще сытное от вчерашнего сна птицы. Теплый хлеб с сумрачным лицом твоего отца и пупком твоей матери. И сыр с острова из смешанного молока молодой и старой овцы. На столе возле еды свеча с каплей огня наверху, возле нее «Божественная книга», и месяц джемаз-уль-акер течет через нее.

КУ (Driopteria filix chazarica) — плод родом с побережья Каспийского моря. Даубманнус *** пишет о нем следующее: «Хазары @ выращивают фруктовое дерево, плоды которого не вызревают больше нигде. Эти плоды покрыты чем-то похожим на рыбью чешую или на чешуйки шишки, растут они высоко на стволе и, свисая с веток, напоминают рыбу, которую трактирщики подвешивают за жабры у входа в свое заведение, чтобы уже издали было видно, что здесь подают уху. Иногда эти плоды издают звуки, похожие на пение зябликов. На вкус они холодные и немного соленые. Осенью, когда плоды становятся совсем легкими и внутри у них, как сердце, пульсирует косточка, они, падая с веток, некоторое время летят, взмахивая жабрами, будто плывут по волнам ветра. Мальчишки обивают их рогатками, а иногда ястреб ошибется и унесет такой плод в клюве, уверенный, что это рыба. Поэтому у хазар принято говорить: „Прожорливые арабы, как ястребы, уверены, что мы рыба, но мы не рыба, мы — ку“. Слово „ку“ — название этого плода — единственное слово хазарского языка, которое шайтан оставил в памяти принцессы Aтex* после того, как она забыла свой язык.

Иногда по ночам слышатся крики: ку-ку! Это принцесса Атех произносит на родном языке единственное известное ей слово и плачет, пытаясь вспомнить свои забытые стихи.»

МАСУДИ ЮСУФ (середина XVII века ~ 25.IX.1689) — известный музыкант-лютнист, один из авторов этой книги.

Источники: некоторые факты, касающиеся Масуди, собрал в своем издании Даубманнус ***, он взял их из музыкальных рукописей XVII века. Как говорят эти источники, Масуди три раза забывал свое имя и три раза менял ремесло, но память о нем сохранили как раз те, от кого он отрекся прежде всего, — музыканты из Анатолии. Школы лютнистов в Измире и Куле в XVIII веке породили множество легенд о Масуди, и эти легенды передавались от одного музыканта к другому вместе с его знаменитыми «персторядами». У Масуди была одна из переписанных арабских версий «Хазарского словаря», которую он дополнял сам, своей рукой, обмакивая перо в эфиопский кофе. Говорил он с трудом, как будто ему приходится мочиться сразу после того, как только что оправился.

Масуди был родом из Анатолии. Считается, что игре на лютне его учила жена, причем она была левша и струны на инструменте перебирала в обратном порядке. Доказано, однако, что манеру игры, которая в XVII и XVIII веках была распространена среди анатолийских лютнистов ввел в обиход именно он. Легенды утверждают, что у него было поразительное чувство инструмента, которое помогало ему оценить лютню прежде, чем он слышал ее звук. Присутствие в доме ненастроенной лютни он тоже чувствовал, оно вызывало у него приступы беспокойства, иногда даже тошноту. Свой инструмент он настраивал по звездам. Он знал, что левая рука музыканта со временем может забыть свое ремесло, но правая — никогда. Музыку он забросил очень рано, и в связи с этим сохранилось одно предание.