Час отплытия - Мануэл Феррейра

К вечеру ему стало хуже. Пришли родственники и друзья. Позвали врача, доктора Морато.

— Вам нужен строгий постельный режим. Не вздумайте подниматься с кровати, пока я вам не разрешу.

Старик чувствовал себя плохо, отказывало сердце, мучила одышка. Однако, несмотря на запрет врача, он собирался завтра вечером отправиться на пристань, чтоб лично наблюдать за отплытием судна «Двадцать восьмое мая».

Вслед за доктором Морато появился Жука Флоренсио. Старшая служанка, Дина, предупредила его, что ньо Себастьяну очень плохо. Старик принял Жуку, он любил поговорить. Больной, измученный, он не отказывал себе в таком удовольствии.

— Ньо Себастьян, через несколько дней я отплываю в Лиссабон, — радостно сообщил ему Жука.

— Приятное это занятие, путешествовать, Жука. А вот мне теперь уже и мечтать об этом нечего. Знаете, Жука, я ведь ни разу не покидал Островов. Всю жизнь был к ним как цепями прикован, дела не пускали, — сказал ньо Себастьян.

Да, на всю жизнь связали его по рукам и ногам торговый дом и беспощадная борьба с конкурентами.

— Я не просто путешествовать еду, ньо Себастьян. Мне предстоит работа. Португальское правительство предложило мне совершить поездку по стране, с тем чтоб потом написать книгу очерков.

— Вы заслужили такую честь, — сказал старик, однако не очень-то убежденно.

— Я пришел предложить вам свои услуги, ньо Себастьян. Ваш покорный слуга ожидает приказаний.

Ему тоже было известно, что сын Себастьяна Куньи учится в Лиссабоне, в университете. Живет он там уже бог знает сколько времени и все никак не может получить диплом. Давно окончили университет и сами зарабатывали на жизнь те, кто уехал с Островов после него. А он проматывал в Лиссабоне отцовские денежки, жил как вельможа и вовсе не думал о занятиях. Помимо месячного содержания, Себастьян Кунья посылал сыну крупные суммы денег.

Такое расточительство поражало буквально всех. Скряга, без крайней нужды не тративший и медного гроша, Кунья не жалел для сына ничего. И если кто-нибудь укорял его этим, Себастьян Кунья отвечал:

— Сам я всю жизнь работал как вол, недоедал, пусть хоть мой сын насладится привольной жизнью. Мне так хочется, чтоб он стал инженером, очень хочется. Представьте, явится он сюда в один прекрасный день с дипломом инженера и уж тогда-то с лихвой возместит мне все мои затраты.

Слова его звучали вполне искренне. Правда, в глубине души старик боялся, что он умрет, не дождавшись такого дня.

— Если увидите его, передайте ему от отца привет и пожелания успехов. Да, знаете, Жука, не оставайтесь навсегда в Португалии. Возвращайтесь. Слышите? Вы нужны здесь, у нас на родине, — сказал ньо Себастьян.

Жука Флоренсио был польщен таким проявлением симпатии. Он поделился с Себастьяном Куньей новостями о Фонсеке Морайсе, его жене, докторе Сезаре и других беглецах из Таррафала.

— Фонсеку Морайса, доктора Сезара и Беатрис приняли в Дакаре с распростертыми объятиями. Вы только подумайте, их встретили там как героев, газеты опубликовали о них статьи, радио посвятило им передачи. Где это видано, ньо Себастьян Кунья? Они могли б остаться там, если бы захотели. Тем не менее через несколько дней Фонсека Морайс поднял на своем судне паруса и взял курс на Аргентину. Доктор Сезар остался в Сенегале, совсем совесть потерял.

— Наверное, теперь он издевается над нами, — с раздражением заметил Себастьян Кунья. — И этот Фонсека Морайс тоже.

— Это уж точно. Португальское правительство должно принять соответствующие меры. Такой поступок нельзя оставить безнаказанным.

Темнело. Жуке надо было обойти еще нескольких знакомых. Пожелав Себастьяну Кунье скорейшего выздоровления, он вышел. В кармане у него лежало письмо на гербовой бумаге, содержавшее такую лестную характеристику, что она осчастливила бы самого неистового честолюбца. Кто сомневается, пусть прочтет сам. И у него есть единомышленники, такие, как Себастьян Кунья, — верный оплот существующего режима. Это не какой-нибудь там кафр. Наконец-то Жука вознагражден за труды, за свою многолетнюю борьбу с «врагами нации». Многие завидуют ему. Ну и пусть себе бесятся, пусть кусают локти от досады.

45

Ньо Себастьян Кунья размышлял о завербовавшихся на Сан-Томе: Эдуардиньо миндальничает с ними. Вот если бы только врач разрешил ему встать, он пошел бы на пристань и ни одному беженцу не дал бы спуску. Все подписавшие контракт поехали бы как миленькие. Прямо ослы, да и только! Дохнут с голоду, а туда же — носы воротят, еще раздумывают, ехать им или не ехать на Сан-Томе, где полно работы и еды… Только бы ему встать, уж он покажет им где раки зимуют. С подобными людьми надо держать ухо востро. Эдуардиньо тоже не промах, но ему не хватает твердости. Слишком уж либеральничает с ними. Ишь какие, хотят задарма получить продукты из Штатов! Народ взбунтовался, говорила нья Венансия. Уж эта нья Венансия, что у нее на уме, то и на языке. С чего бы ему взбунтоваться? Бунт на Островах Зеленого Мыса?! Вот еще новости! У нас же нет бунтарей, и откуда только она взяла это?! Себастьян Кунья взмок, голова его, казалось, была налита свинцом. С ним происходило что-то неладное. Он беспокойно ворочался на кровати. Ему становилось все хуже. А этот стул, почему он стоит не там? И зачем перевесили зеркало? Кто же это взбунтовался? Он был весь мокрый от пота. Какая невыносимая жара. Как душно! Он совсем ничего не видит. Кто же взбунтовался? Не может этого быть! Глядите-ка, да это доктор Франса! А почему вы сбежали из Праи, доктор Франса?

Услыхав его голос, из кухни прибежала испуганная служанка. Больной бредил.

— Успокойтесь, ньо Себастьян, прошу вас, успокойтесь, — уговаривала она.

Смочив полотенце уксусом, она положила ему на лоб.

Вскоре Себастьян Кунья задремал. Очнулся он ночью и позвал служанку:

— Послушай, Дина, что тебе известно об этой истории с доктором Франсой? Он просил помощи непосредственно у Америки или у наших земляков, там, в Нью-Бедфорде? — спросил он.

— Доктор Франса собирался послать телеграмму колонистам в Америке. В народе говорят, что он правильно поступил, — сказала служанка.

— А что еще говорят в народе, Дина? — опять спросил ньо Себастьян.

— Терпение у людей лопнуло. Пока они только угрожают. Повсюду поют морну о голоде: в кварталах Салина, в Монте-де-Сосегу, Шао-де-Алекрин, Фонте-Конегу, Рибейра-Боты.

— А какая она — эта морна о голоде? — с удивлением сказал ньо Себастьян.

— Ее еще называют морной о федагозе, — объяснила служанка.

— А что это за морна о федагозе, Дина?

— Знаете, сеньор Себастьян, у жителей Санту-Антана и Сан-Николау не было еды. Одна федагоза.