Фабрика кроликов - Маршалл Кэрп

– Да-да, – перебил я. – Ближе к делу.

– Он увлекся игрой на бирже.

– Я заметил – в сумке вместо бюллетеней скачек были номера «Уолл-стрит джорнал» в ассортименте. Увлечение дорогое, но хоть законное.

– Законное, если не использовать че-дэ.

Очередная аббревиатура. Ладно, эту по крайней мере всякий вмиг разгадает. Чужие деньги.

– Разве прежде чем использовать че-дэ, человек не должен заручиться соответствующей доверенностью?

– В идеале должен.

Раздался грохот – это Терри колотил ногой в дверь телефонной будки. В руках он держал две банки пепси. Одну откупорил, сунул ее в будку и отошел. Я глотнул. Во рту стало холодно и сладко – в самый раз для такого разговора.

– Сейчас я сделаю очень смелое предположение, – сказал я в трубку. – Фрэнки инвестировал чужие деньги без ведома владельца.

– Не имею полномочий подтвердить твое предположение, – отвечал Большой Джим.

– И не надо. Я же детектив. И я догадываюсь, что, если бы Фрэнки наварил для своего клиента прибыли, он бы вчера вечером источал респектабельность, а не то, что источал.

– На подтверждение этого предположения я также не имею полномочий, – не сдавался Большой Джим.

– Кроме того, зная Фрэнки, сделаю третье предположение. Потеряв че-дэ, он вздумал вернуть их за один вечер. Поэтому не стал считать шаги, а попросту скатился сразу на двенадцатую ступень – иными словами, отправился в Вегас, а домой вернулся уже не по шею, а по уши в дерьме. И не вздумай опять произнести слово «подтверждение». Говори как нормальный водитель грузовика.

– О'кей. Согласен, вчера вечером он был по уши в дерьме.

– Идиот, – добавил я.

– А вот это заключение я подтверждаю.

– Слушай, хватит уже в остроумии изощряться. Деньги капают, – сказал я, сделав три больших глотка пепси. – Впрочем, каковы бы ни были мои человеческие чувства, как полицейский я должен задать один вопрос. Фрэнки действительно заказали?

– Видишь ли, мальчик всегда был склонен драматизировать. Хотя на сей раз, по-моему, он не шутит.

– Кто его заказал?

– Не говорит.

– Почему? Мы с тобой могли бы помочь. Давай я применю к нему спецметоды – глядишь, и расколется. – Я допил пепси.

– Нет, пока не надо, – поспешно отвечал Джим. – Прокрути пленку назад – и увидишь, что я тебе ничего существенного не сказал, кроме того, что наш общий друг играет на бирже и является законченным придурком. Все остальное – исключительно твои домыслы.

– Выходит, если мне придется присягать в том, что я ничего толком не знаю, я не стану клятвопреступником.

– Не дай Господь, – подхватил Джим.

– Пап, мне пора закругляться. Мы с Терри вышли на след дохлого Кролика. Да, еще раз спасибо за вчерашний вечер. Ты мне очень помог.

– Всегда пожалуйста, сынок. Кстати, о помощи. У вас там, случайно, не предусмотрено вознаграждение за подробную информацию?

– Для кровных родственников детективов точно не предусмотрено. А почему ты спрашиваешь? Вчера ты вроде бесплатно распинался.

– У меня возникли непредвиденные расходы.

– На какую сумму?

– На сумму большую, чем та, какой я располагаю. На сумму, большую, чем та, какую я в прошлом году выложил, чтоб спасти его задницу, и в десять раз превышающую ту, что я выложил в позапрошлом году за то же самое. Твой брат становится дорогим удовольствием.

– У меня сейчас нет времени. Я заскочу вечером.

– Не надо, – отрезал Джим.

– Это еще почему?

– Потому что я до сих пор греюсь в лучах твоего вчерашнего присутствия.

– Не пори чушь.

– Я не хочу, чтоб ты приезжал. У тебя хватает дел с расследованием.

– Папа, к черту расследование. Я приеду.

– Джеймс Майкл Ломакс-младший. – Большой Джим возвысил голос, произнося мое полное имя – которое я, к слову, старался не афишировать. Большинство мальчишек гордятся тем, что их назвали в честь отцов. В детстве у меня была куча приятелей, носивших титул «младший». Но, знаете ли, если вашего отца зовут Большой Джим, вас не станут называть Джимом-младшим. Нет, вы пребудете Маленьким Джимом и ныне, и присно, и во веки веков. Вот эта-то перспектива меня несказанно угнетала. Поэтому, когда мне исполнилось восемь, я заявил, что далее намерен называться своим вторым именем, и действительно, с того дня я откликаюсь только на «Майк».

Ну и рассвирепел же тогда Большой Джим! Он не вышел к праздничному ужину и следующие несколько месяцев едва меня замечал. Потом, конечно, смирился. В одно прекрасное утро, выйдя к завтраку, Большой Джим поздоровался со мной словами «Привет, Майк». С тех пор я Майк Ломакс. Использовать мое первое имя было дозволено только маме, но она приберегала свое право для особых, крайне редких случаев, чтобы показать из ряда вон выходящее недовольство мною. Большой Джим назвал меня так впервые. Поэтому я ответил соответствующим образом:

– Да, мамочка.

– Говорю тебе, не вздумай приезжать! Потому что если ты увидишь, что я сделал с твоим распрекрасным братиком, тебе придется арестовать меня за жестокое обращение с ребенком.

– Ладно, уговорил, – сказал я, с досады смяв в кулаке банку из-под пепси.

– Я знал, что ты меня поймешь. Счастливо, сынок.

Я повесил трубку, швырнул мятую банку в урну, промазал и пошел к машине. Терри читал книгу, прислонившись к запаске.

– Извини, – сказал я. – С тех пор как умерла мама, папе туго приходится с малышом Фрэнки.

Терри кивнул, а когда открыл рот, в его голосе слышалась мудрость всех патриархов, вместе взятых.

– Пожалуй, следовало пару раз сводить малыша Фрэнки в «Фэмилиленд».

Хорошо, что я не стал спорить – проиграл бы двадцать баксов. Эми уже поджидала нас в кабинете Карри на втором этаже здания, которое Терри теперь называл не иначе как «Гребаный Утенок». Мебель у Карри выполняла сугубо практические функции, сам кабинет производил впечатление полупустого ангара – короче, ничто не намекало на непосредственную близость к Голливуду.

На столе стояла серебряная рамка-диптих для фото. Из левой части улыбалась пожилая пара – без сомнения, родители Карри. Мама правой рукой опиралась на трость, а левой держала за руку мужа, точную копию хозяина кабинета. С другой стороны было запечатлено счастливое семейство на горнолыжном курорте – сам Карри, его прехорошенькая жена и двое малышей.

– Этой фотке немало лет, – объяснил Карри, перехватив мой взгляд. – Дети уже большие – одному десять, другому двенадцать.

Третий дорогой сердцу Карри объект, не первой молодости футбольный мяч с выцветшими автографами, красовался на книжной полке в компании со степлером, видеокассетами, которые учли всех, кто вошел в «Фэмилиленд» и кто оттуда вышел, и прочими необходимыми в работе предметами. В целом кабинет Карри являлся антиподом Килкулленова, оформлявшегося под девизом «Слава мне». Одно из двух: либо Карри – очень скрытный тип, либо он, в гипертрофированной природной скромности, полагает, что ошарашивать посетителей многочисленными яркими эпизодами из собственной биографии невежливо.