Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника - Костантино д'Орацио

Ван Гог довольно скоро становится предметом насмешек. В первые восемь месяцев жизни в Арле он ограничивается работой в полях и рисованием моделей, так что его присутствие вызывает разве что сплетни. Но, когда дядя начинает бродить по городу и пытается рисовать сцены и людей без разрешения, добродушный настрой местных жителей резко меняется. Винсент подливает масла в огонь: он прикрепляет к шляпе свечи, чтобы они освещали холст, — в таком виде просто невозможно остаться незамеченным. Ходячий фонарь. Пока он чудит в своей комнате или в загородных садах, это никого не волнует, однако, когда дамы в мехах понимают, что за ними следят, поднимается волна недовольства.

Ван Гог по-прежнему выбирает позицию наблюдателя, находящегося с краю: глядя на его полотна, мы словно подглядываем за вечерней жизнью города, подслушиваем разговоры людей в кафе. Должно быть, уже поздно: половина столиков пусты, люди спешат домой по выложенной брусчаткой улице. На веранде кафе под желтой перголой, выступающей на тротуар, осталось всего несколько посетителей. Они пьют, их лица невозможно разглядеть. Большие желтые фонари освещают всю террасу — стену, пол — и отражаются в булыжниках мостовой, придавая им фиолетовый оттенок. Ритмичными мазками дядя передает неровность брусчатки, которая совсем не изменилась с того момента до наших дней.

Я вспоминаю первоначальный набросок, где почти все пространство было занято террасой кафе: на картине Ван Гог расширил улицу вправо, сбалансировав таким образом холодные и теплые тона, желтое освещение и темноту ночи, посетителей кафе и прохожих. Винсент демонстрирует способность уравновешивать разные элементы, не впадая в крайности, — через каких-то пару недель равновесие нарушится. А пока что небо над Арлем выглядит спокойным и безмятежным.

В скором времени, с 20 по 30 сентября, дядя вернется к ночной теме, выбрав в качестве места действия берега Роны: мы видим пожилую пару, которую художник застиг врасплох во время прогулки по набережной. Они смотрят на него растерянно, а позади водная гладь отражает ночные огни Арля и звездное небо. У нас дома говорили, что Ван Гог в совершенстве воспроизвел расположение светил той ночью, что похоже на правду: дядя отличался скрупулезностью, вниманием к каждой детали. Кроме того, данное полотно стало для Винсента важной творческой победой: ночной вид на Рону написан с использованием всего двух цветов — синего и желтого, тех самых, при помощи которых он копировал Вермеера. Ван Гог соединяет их в самых разнообразных оттенках, создавая объемы и тени, сочетая рельефность и экзальтированные мазки. Движения кисти ведут за собой взгляд зрителя — заставляют парить землю на пристани, пронизывают водный поток, льются вдоль бульвара, который тянется параллельно бухте, озаряют небо, зажигая ковш Большой Медведицы.

Похоже, Винсент остался доволен видами ночного Арля: в письмах, которые сопровождают полотна, он даже позволяет себе ноту самоиронии.

Ван Гог вдруг начинает ощущать себя великим художником, которому не под стать караулить людей за столиком в кафе и стучаться в дверь борделей, посещаемых зуавами. Он как будто впервые обернулся и, глядя на пройденный путь, осознал, что забросил огромное количество картин, которые на самом деле доказывают, что он настоящий, серьезный живописец.

Осознание, однако, омрачается горестной мыслью: почему никто не хочет покупать его произведения? Почему он по-прежнему существует только лишь за счет поддержки Тео? Винсент с нетерпением ждет прибытия Гогена, он жаждет поскорее услышать его мнение — ожидание постепенно превращается в тревогу.

Ван Гог опасается, что Гоген принял приглашение только из стремления к финансовой стабильности, что интерес к проекту южной мастерской с его стороны — лишь притворство. Их совместное существование, таким образом, начинается под знаком неопределенности.

Странная ролевая игра

Поль Гоген прибыл в Арль 22 октября 1888 г.

Первую ночь он остановился в «Кафе де ла Гар», где обратил внимание на мадам Жину. Затем он отправляется в Желтый дом, разбирает привезенные вещи и приспособления для живописи. Дядя радуется как ребенок: он буквально прыгает от счастья, говорит без умолку о местных красотах, обсуждает планы совместной работы. Теперь Винсент может гордо смотреть в лицо арлезианцам — отныне он не одинок!

Ван Гог предчувствует, что в его жизни грядут перемены, ему не сидится на месте. Дядя понимает, что после работы с Гогеном его живопись уже никогда не будет прежней. В какой-то мере Винсента можно назвать мистиком. Он считает себя гением-аутсайдером, чей талант вот-вот вспыхнет, как яркая звезда. Своего рода непризнанный пророк, подобный Христу, — скоро весь мир заговорит о нем.

Первые дни недели вместе обещали быть настоящей идиллией. Осень принесла в Прованс новые краски — теплые, ностальгические. Холода пока еще не настали, так что можно было спокойно проводить время на природе. Некрополь в Алискампе пылает закатными красками, жители не спеша бродят по парку под сенью высоких кипарисов и ветвистых тополей. Сады оживились от новых, совершенно невероятных фиолетово-голубых оттенков. В полях работают женщины среди шпалер, похожих на призраки. Такой Прованс — меланхоличный, нерадостный — мы находим на полотнах Гогена. Своей тоской он заражает Ван Гога, который вместе с другом возвращается к прошлым сюжетам и находит совершенно иные решения.

Сколько недоумения во мне вызывали разные версии «Сеятеля»! То, что за образец была взята картина Милле, я усвоил от матери еще в детстве, однако совершенно непонятно было, что так сильно изменило облик засеянного поля в ноябрьской версии по сравнению с первоначальной, написанной в сентябре. В первом варианте яркое солнце оттеняет красно-голубое поле, герой полностью слит с пейзажем; во второй версии регистр меняется кардинально. Фигура сеятеля изображена против света: он вырезан на переднем плане, словно тень, задавленная болезненным солнцем, которое окрашивает горизонт зеленым. Снизу изображено дерево: плоское и угрюмое, оно врастает в пейзаж, как на мрачном японском эстампе.