Скрюченный домишко - Агата Кристи

Она метнула в мою сторону какой-то странный взгляд. Когдаона заговорила, голос ее вдруг стал напряженным, она с трудом подбирала слова.

– Нельзя заниматься гаданием, – сказала она. – Это ненаучно.Ясно только, что Бренда и Лоуренс первые, на кого падает подозрение.

– Так вы думаете, что это могли сделать они?

Клеменси пожала плечами.

Она постояла, как бы прислушиваясь к чему-то, затем вышла изкомнаты, столкнувшись в дверях с Эдит де Хевиленд.

Эдит направилась прямо ко мне.

– Я хотела бы с вами поговорить, – сказала она.

Я сразу вспомнил отцовские слова. Было ли это…

– Надеюсь, у вас не сложилось неверного представления… яимею в виду Филипа. Филипа не так-то просто понять. Он может показатьсязамкнутым и холодным, но на самом деле он совсем не такой. Это манерадержаться. С этим ничего не поделаешь – он в этом не виноват.

– Я и не думал… – начал было я, но она не обратила вниманияна мои слова и продолжала:

– Вот и сейчас… в связи с Роджером. И не потому, что емужалко денег. Он совсем не жадный. В действительности он милейший человек…всегда был милым… Но его надо понять.

Я взглянул на нее, как мне думалось, глазами человека,который полон желания понять. Она сказала:

– Частично, мне кажется, это из-за того, что он второй сын всемье. Со вторым ребенком всегда что-то неладно – он с самого начала ощущаетсвою ущербность. Филип обожал Аристида. Все дети его обожали. Но Роджерпользовался его особой любовью, он был его любимцем, его гордостью. Старшийсын, первенец, и мне кажется, Филип всегда это чувствовал и поэтому замкнулся всвоей скорлупе. Он пристрастился к чтению и полюбил книги о прошлом, обо всем,что не связано с сегодняшней жизнью. Я думаю, что он страдал – дети ведь тожестрадают… – Помолчав, она продолжала: – Я думаю, он всегда ревновал отца кРоджеру. Может быть, он даже сам об этом не догадывался. Но мне кажется –ужасно так говорить, тем более что я уверена, он этого не осознает, – сам факт,что Роджер потерпел неудачу, затронул Филипа гораздо меньше, чем следовало бы.

– То есть вы хотите сказать, что он даже обрадовался, видя,в какое глупое положение поставил себя Роджер?

– Да, именно это я и хочу сказать, – подтвердила Эдит и,слегка нахмурившись, добавила: – Не скрою, меня огорчило, что он тут же непредложил помощь брату.

– Но почему он должен был это делать? Роджер ведь самустроил все это безобразие. Он взрослый человек. У него нет детей, о которых ондолжен заботиться. Если бы он заболел или по-настоящему нуждался, его семья,безусловно, помогла бы ему. Но я не сомневаюсь, что Роджер предпочтет начатьжизнь сначала, притом совершенно самостоятельно, без чьей-либо помощи.

– Скорее всего, да. Он считается только с Клеменси. АКлеменси существо неординарное. Ей и вправду нравится жить без всяких удобств иобходиться одной чайной чашкой, притом третьесортной. Для нее не существуетпрошлого, у нее нет чувства красоты.

Ее острый взгляд буравил меня насквозь.

– Это тяжелое испытание для Софии, – сказала она. – Мнежаль, что омрачены ее юные годы. Я их всех люблю, и Роджера, и Филипа, а теперьвот и Софию, Юстаса, Жозефину. Все они мои дорогие дети. Дети Марсии. Я их всехнежно люблю. – После небольшой паузы она неожиданно сказала: – Но, обратитевнимание, люблю, а не делаю из них кумиров.

Затем, резко повернувшись, она пошла к двери. У меняосталось ощущение, что она вложила в эту брошенную напоследок фразу какой-тоособый смысл, который я так и не уловил.

– Твоя комната готова, – объявила София.

Она стояла рядом и глядела в сад. Сейчас, в сумерках, он былуныло-серый, и ветер раскачивал деревья, с которых уже наполовину облетелалиства.

Как бы угадывая мои мысли, София сказала:

– Какой он унылый…

Мы все еще стояли и смотрели в окно, когда перед нашимиглазами вдруг возникла какая-то фигура, за ней вторая – они появились из-затисовой изгороди со стороны альпийского садика, два серых призрака в меркнущемвечернем свете.

Сперва появилась Бренда Леонидис. На ней было манто из серыхшиншилл. В том, как она крадучись двигалась по саду, было что-то кошачье.Легко, как привидение, она скользнула в сумеречном свете.

Когда она прокрадывалась под нашим окном, я увидел, что нагубах у нее застыла кривая усмешка. Та же усмешка, что и тогда на лестнице.Через несколько минут за ней скользнул и Лоуренс Браун, казавшийся в сумеркаххрупким и бестелесным. Я не нахожу других слов. Они не были похожи на гуляющуюпару, на людей, вышедших немного пройтись. Что-то в них было от таинственных,бестелесных жителей потустороннего мира.

Под чьей ногой хрустнула веточка? Бренды или Лоуренса?

В мозгу возникла невольная ассоциация.

– Где Жозефина? – спросил я.

– Наверное, с Юстасом в классной комнате, – Софияпомрачнела. – Знаешь, Чарльз, меня очень беспокоит Юстас, – сказала она.

– Почему?

– Последнее время он такой угрюмый и странный. Вообще, оночень изменился после этого проклятого паралича. Я не могу понять, что с нимделается? Иногда мне кажется, что он всех нас ненавидит.

– Он сейчас в переходном возрасте. Это просто стадияразвития.

– Скорее всего, ты прав, но я не могу не беспокоиться о нем.

– Почему, мое солнышко?

– Очевидно, потому, что не беспокоятся отец и мама. Какбудто они не родители.

– Но, может, это и к лучшему. Дети гораздо чаще страдают отизлишней заботы, чем от небрежения.

– Ты прав. Знаешь, раньше, до того как вернулась домой из-заграницы, я никогда об этом не думала. Они на самом деле странная пара. Отец сголовой погружен в темные глубины истории, а мама развлекается тем, чтотеатрализует жизнь. Сегодняшняя дурацкая комедия – полностью ее постановка.Этот спектакль был никому не нужен. Но ей захотелось сыграть сцену семейногосовета. Дело в том, что ей здесь скучно, и поэтому она пытается разыгрыватьдрамы.

У меня в голове на мгновение промелькнула фантастическаякартина: мать Софии с легким сердцем дает яд своему старому свекру для того,чтобы воочию наблюдать мелодраму с убийством, где она исполняет главную роль.

Забавная мысль! Я тут же постарался отогнать ее, нотревожное чувство не покидало.