Конкистадор - Висенте Бласко Ибаньес

Охеда частенько наведывался к Хуану де ла Косе, поселившемуся в одном из каменных домов, построенных его старым другом капитаном Ролданом на лучшей улице Санто-Доминго. Де ла Коса жил, ни в чем себе не отказывая и не помышляя ни о каких новых плаваниях. К тому же он был уверен – проявляя при этом профессиональное тщеславие – что любой, кто собирается отправиться в новую экспедицию, будет вынужден обратиться за сотрудничеством к нему, Хуану де ла Косе.

Горячий Охеда обладал непреодолимой силой воздействия на этого благоразумного человека, и у него не заняло много времени заставить де ла Косу прервать его приятное времяпрепровождение. Рыцарь Пресвятой Девы рвался отправиться на покорение Верагуа, чтобы, пройдя через эти земли, достичь стран, где жили индейцы, носящие одежду.

Незадолго до смерти Колумба умерла королева донья Изабелла, и король дон Фердинанд, озабоченный войнами в Неаполе и на границе с Францией, все дела, связанные с вновь открытыми землями, полностью оставил Фонсеке, ставшему теперь епископом Бургоса. Этот суровый человек, монополизировавший управление всеми морскими делами, всегда покровительствовал дону Алонсо и с отеческой улыбкой слушал рассказы о героической удали этого храбреца. Состоятельный Хуан де ла Коса мог поехать в Испанию и от своего имени попросить епископа добиться от короля для штурмана и Алонсо де Охеды разрешения на завоевание Верагуа и других земель на Материке. Авторитет де ла Косы во всем, что связано с морем, также позволял рассчитывать на благосклонность короля.

В конце концов штурмана охватили те же тревоги и беспокойства, что и его друга дона Алонсо, а потому он постарался ускорить свое путешествие в Испанию. Друзья Никуэсы на Эспаньоле были уверены, что и дон Диего воспользуется своим пребыванием в Испании и своим огромным влиянием при дворе, поскольку воспитывался в доме Адмирала Кастилии, дяди короля, и тоже подаст прошение на получение этой привилегии.

Поэтому Охеде казалось, что одной лишь поддержки его постоянного покровителя – епископа Фонсеки, и того, что экспедицию лично возглавит знаменитый кантабрийский штурман, может оказаться недостаточно.

Призрак Верагуа манил и Куэваса. В нем проснулся былой дух конкистадора. В тех краях, полных золота, он мог бы сколотить состояние гораздо быстрее и куда более значительное, чем то, которое он зарабатывал трудом землепашца в колонии, изо дня в день сражаясь с этой землей. Вновь ощутив прилив этих чувств, он стал нервным и мечтательным, даже Лусеро, всегда мудро руководствующаяся здравым смыслом, питавшая неприязнь ко всем этим поискам золотых шахт и предпочитавшая тихое и скромное процветание земледельца, внезапно была ослеплена богатствами Верагуа. Казалось невозможным избежать той одержимости, которая охватила почти всех жителей колонии.

Где-то же должны были отыскаться все те богатства, о которых столько говорили и которые искали уже двенадцать лет. Разве мог ошибаться дон Христофор, которого она так почитала?

Рыцарь Пресвятой Девы, всегда скорый как в создании планов, так и в их воплощении, отрядил Фернандо в помощь Хуану де ла Косе. Куэвас должен был отправиться со штурманом в Испанию.

Охеда вспомнил и о докторе Акосте, так много сделавшем для молодой семьи, который часто отправлял им письма и даже деньги. Когда-то давно доктор Акоста спас самого короля, тяжело раненного в Барселоне, и потому этот один из самых достойнейших людей заслужил право быть выслушанным на королевском совете. Его слово в дополнение к речам епископа Фонсеки могло оказаться решающим.

А поскольку доктор Акоста был к тому же и богат, Охеда надеялся сделать его одним из коммерческих партнеров своей будущей экспедиции, полагая, что там, в Испании, открытие Верагуа вызвало такие же эмоции, как и в Санто-Доминго.

Куэвас без труда добился того, чтобы Лусеро согласилась на его поездку. Продлится она, должно быть, не больше года. Их покровители легко добьются королевского разрешения. На это время можно приостановить работы на земле касика, а жена с сыном переедут в их хижину рядом с Санто-Доминго.

Для Лусеро, пережившей столько рискованных испытаний, не имело серьезного значения, что она останется одна в этом городе искателей приключений и женщин свободных нравов. В последнее время прибытие на остров испанцев с семьями привнесло здоровые привычки в жизнь города, и внутренняя обстановка в Санто-Доминго нормализовалась. Ко всему прочему, в городе оставались дон Алонсо со своей индианкой Изабель, а отважный идальго был тем самым покровителем, который легко мог внушить страх плохим людям.

Когда Хуан де ла Коса и Фернандо Куэвас несколько месяцев спустя высадились в Кадисе, они почувствовали огромное различие между обстановкой на острове и атмосферой в метрополии, в которую им пришлось погрузиться. Все вспоминали королеву Изабеллу и горевали по поводу ее смерти. О Колумбе же не вспоминал никто.

Только приехав в Севилью, а затем и в Кордову, они встретили тех, кто еще помнил о покойном адмирале. Все то, что касалось открытия Верагуа, «земли золотых зеркал» и неиссякаемых рудников царя Соломона, у людей вызывало смех. Поскольку после всех абсурдных иллюзий, которые Колумб породил в результате своего первого плавания, одна за другой последовали три неудачи. Те, кто вернулся из-за Океана, больные и упавшие духом, с видом потерпевших крушение, бродили по всей стране.

Ученые и исследователи морских экспедиций занимались открытиями Колумба, и все как один относились с недоверием к его азиатским химерам и бредовой географии, всему тому, что сопровождало его до последнего момента и без чего он не мог существовать.

Овдовевший король дон Фердинанд принял Колумба в последние дни жизни адмирала с тем почтительным сочувствием, которое сейчас вызывал этот мятущийся, богатый на фантазии, но полностью раздавленный человек. Монарх лишь вежливо улыбался, пытаясь скрыть свое удивление, когда Колумб просил у него корабли для того, чтобы совершить пятое плавание к землям Великого Хана и устью Ганга. Разве он уже недостаточно потерял? Такое затратное для казны требование Колумб выдвинул в неподходящий момент: король более всего был озабочен скорым прибытием в Испанию своего зятя и заклятого врага – фламандца дона Филиппа, а также своей дочери доньи Хуаны, обезумевшей от любви, а потому делавшей все, что приказывал ей муж. Кроме того, королю приходилось думать о прочих своих дипломатических и военных баталиях, на которые вечно не хватало денег.

В атмосфере всеобщего равнодушия король оказался единственным, кто оказал внимание старому адмиралу – как в память о своей покойной жене, так и потому, что любой мужчина, у которого неудачно идут дела, инстинктивно демонстрирует доброжелательность по отношению к другому, еще более несчастному и старому, чем он сам.

Король дон Фердинанд пообещал подумать о пятой экспедиции адмирала чуть позже, когда у него появятся деньги, а в качестве подарка от себя лично предложил любые привилегии, которые мог предоставить.

В те времена под страхом сурового наказания мужчинам было запрещено ездить на мулах, поскольку считалось, что мягкая поступь этих животных могла привести к утрате мужчинами навыков конной езды. На мулах могли разъезжать лишь женщины и церковники, однако король издал специальный указ, что Колумб – единственный мужчина, носящий шпагу, которому дозволено ездить на муле.