Все началось, когда он умер - Эллина Наумова

Катя вздрогнула от отвращения. Речь шла не о красивом решительном веселом хирурге, а о каком-то жалком затурканном страшилище. Может, Серегин просто лгал Ксении Ивановне? Непримиримая жена, которую он любил и любит не меньше, чем дочку, опять его выдворила. За измену. Он и связался с озабоченной докторшей. Не снимать же квартиру за бешеные деньги, не искать же сексуального расслабления по барам. Пережидает грозу под ее крышей. Знает: нервная супруга быстро почует, что он удовлетворен и действительно не рвется домой. И тогда науськанное ею дитя, запинаясь, произнесет в телефонную трубку странный для нее текст: «Папочка, я так соскучилась. Возвращайся ко мне, только маме не говори, что я звонила». Он разыграет перед любовницей очередной спектакль. И уйдет.

— Вот это более правдоподобно, Журавлик, — обратилась Катя к улегшемуся возле ее ног псу. — Двинемся и мы восвояси. В одном тебе здесь признаюсь: такой Серегин еще хуже безвольного. После жены, какой бы она ни оказалась, я согласилась бы с ним на все. Но после этой, с ее картошкой и наездом на Ирину Леонидовну… Ха, она боится, что их обоих уволят за аморалку! И верит, что он на ней женится. Он! На ней! Сумел же внушить. Даром мне этот хирург не нужен. Остальные не хуже, между прочим. И симпатичные есть. А Серегин, жертва чудесной внешности, пусть разбирается с ненормальными бабами дальше. Может, всякие поля, токи и лучи на физиотерапевтов как-то особенно действуют. Поэтому Ксения Ивановна такая доверчивая. Ну ее. Ты, главное, имей в виду: площадка наша. Будем гулять только здесь.

Пока она произносила речь, маленький двортерьер быстро-быстро вилял хвостом.

— В тебе благородства больше, чем в любом враче, — царственно сообщила ему девушка. И сурово закончила: — А ну домой, подлиза.

Ксения Ивановна действенно была повинна в том, что Трифонова разочаровалась в Серегине. Катю больше не колотило при его приближении. Она впервые заметила, что дышит полной грудью. Что подает инструменты твердой рукой. Что у нее не ноет поясница: оказывается, она часами стояла, вытянувшись в струнку. Физической усталости не было даже после многочасовых операций. Бог стал талантливым красивым хирургом с запутанной личной жизнью; фанатичное служение ему превратилось в нелегкую, ответственную, но только работу. Душевное напряжение, от которого почему-то сжимались и белели губы, исчезло. Катя ощущала легкость, которая, наверное, и есть счастье. Никогда раньше она не благословляла уход любви. Даже безответную хранила до последнего, с ней было лучше, чем вовсе без чувств. Но вот и такое случилось. И ничего, опять не умерла.

С Ксенией Ивановной же возникло то, о чем Трифонова надеялась через годы сказать как в брошенной книге: «Женщина, с которой мы тогда приятельствовали». Ни к чему не обязывающая, но что-то обеим дающая болтовня на собачьей площадке. Они не сговаривались о часе и встречались когда раз, когда два в неделю. Мики с Журавликом, казалось обожавшие друг друга, тоже успокоились. Намотав десяток кругов, разбредались по противоположным углам и вынюхивали каждый свое.

— Екатерина, почему вы никогда не говорите о себе? — как-то спросила доктор.

— На случай этого вопроса я заготовила уклончивый и глубокомысленный ответ: «Потому что сейчас мне необходимо молча думать о том, как жить дальше». Но вам открою правду: я не скрытная и не коварная, мне нечем делиться. У меня нет парня, нет интересных знакомых, нет хобби, — призналась девушка.

— Ясно, затишье перед бурей. Но и такая вы имеете право на существование. Впрочем, мне больше нравится ваша домашняя заготовка. Видите ли, у меня сейчас период, когда необходимо трепаться, чтобы решить, как жить дальше.

— В роли слушательницы я неподражаема.

— Это точно. Вы так умело скрываете заинтересованность, у вас такой отсутствующий вид, что тянет вывернуться наизнанку, чтобы расшевелить.

— Мне интересно. Но я вялая. И на самом деле хочу, чтобы мир оставил меня в покое. Шел лесом со всеми своими «надо» и «должна».

— Тихий бунт, — определила Ксения Ивановна. — Принципиальное неучастие. Знакомо. Со мной все было.

Если не все, то многое. А чего не попробовала она, вкусили подруги. Катя словно застыла на берегу океана. Ладно, моря. Ну, пусть озера разнообразных женских судеб. И главной была ее позиция — берег. Она свысока взирала под ноги, к которым подкатывала вода в грязной пене. И никакого желания не только раствориться в ней, но даже войти поплавать не испытывала. Доктор была неистощимой рассказчицей.

Ее подруги годами вытаскивали мужей-алкоголиков из запоев и сыновей-наркоманов из ломок, но те в итоге гибли. Или, напротив, умудрялись воспитать дочерей, которые нецензурщину впервые в жизни слышали в модных пьесах со сцен приличных театров. Благоверные выбрасывали этих баб, как мусор, но стойкие жены поднимались, отряхивались и искали себе новых. Часто удавалось, пусть ненадолго. Одну прогнал олигарх, а она не унывала. Только в новогоднюю ночь впадала в депрессию: праздновать в Египте с захваченной из России елкой — это не с родителями телевизор смотреть. Вторая сама порвала с телохранителем какого-то бизнесмена. Тонко и поэтому долго склоняла его к близости, отчаялась, и вдруг он позвонил: «Не могу без тебя. Приезжай сейчас». А они с Ксенией Ивановной в это время гуляли по ВДНХ. «Белье, Ксюша! — завопила несчастная. — У меня лифчик и трусы разного цвета. И вообще они старые». Женщины заметались по торговым палаткам, выискивая кружевное и дешевое, «буквально на один раз». Денег у обеих было мало, а еще за такси платить. Но справились. Подруга сменила исподнее в общественном туалете и помчалась. Через два часа отзвонилась: «Вообрази, он готовился. На столе букет, шампанское. Но не успел открыть бутылку. Босс вызвал на трое суток лететь куда-то. Мне такого рваного счастья не надо. Я простилась навсегда».

Сама Ксения Ивановна однажды случайно встретила настоящего принца. В смысле — холостяка с жильем и джипом. Да еще у престарелых родителей были квартира, иномарка и дача. «Компьютерщик», — до сих пор с удовольствием ломала язык она. А тогда помимо языка и ноутбук свой не жалела. Сутки нажимала все клавиши подряд. Наконец вывела из строя, позвонила мастеру, отвезла на удобную ему станцию метро. Через два дня он позвонил: «Все готово. Забирай на том же месте в три часа». Она у всех знакомых бабников спросила: «Какую фразу ему сказать, чтобы была приличной, но явно намекала на то, что я ни от чего не откажусь?» Те, не сговариваясь, выбрали: «А не выпить ли нам кофе?» Дескать, произноси медленно, глядя ему в глаза, и сразу потупись. Никто не устоит. Ну, раз профессионалы рекомендовали, надо исполнять. Она еще никогда не выглядела такой холеной и роскошной — у всех мужиков на улице отвисали челюсти. Взяла ноутбук, отрепетированным перед зеркалом элегантным жестом протянула ему деньги за ремонт. Уставилась томным взглядом, пропела: «А не выпить ли нам кофе?» Но загадочно потупиться не успела. Глядя в ее изумительное, всеми пройденными улицами оцененное лицо, принц сказал: «Да не стоит тебе нести дополнительные расходы. Я все равно сейчас поеду обедать к родителям».

Сначала Катя жадно внимала историям и думала только о себе: «Надо же, у меня, оказывается, была любовь как любовь. И к мальчишкам, и к Андрею, и к Серегину. Я хотела, чтобы от каждого из них ко мне и обратно перетекало теплое доброе счастье. И не запредельно серьезно относилась к их деньгам. Нет, у меня была чудесная любовь. Без унижений». Но потом кое-что начало царапать слух. Она не сразу подобрала выражение. Несовременность терминов? Избыточное количество дружб? Уже не называют олигархом типа, который в декабре везет в Египет елку и телку. А жадного эгоиста и, скорее всего, импотента, занятого ремонтом компьютеров, не считают принцем. Какой же он романтический герой, избавленный от материальных затруднений? И покупку эротического бельишка с лотка на улице, и облачение в него, нестиранное, стараются не вспоминать при чужих. Добро бы Ксения Ивановна была нищей провинциальной уборщицей, читающей газеты многолетней давности. Но она москвичка с высшим образованием и ноутбуком. А сколько у работающей сорокалетней женщины может быть подруг? Катя видела трех располневших теток, ходивших с доктором в садик, потом в школу и до сих пор обитавших в родимом дворе. Но все они производили впечатление заботливых жен и мамаш, готовых к рождению внуков. Если они и были пионерками морских купаний в Африке и соблазнения телохранителей кружевными трусами, то давно.