Читающая по цветам - Элизабет Лупас

Как же он сладкоречив! Я бы с радостью удалилась, но в зале было полно народа, и мне не хотелось устраивать сцену на людях. Нехотя я начала:

– Невеста очень хороша. Для взрослой девушки у нее необычайно светлые волосы.

– Ее отца прозвали белокурым графом за удивительно светлый цвет волос. Но вы, конечно же, знали его – он поклялся, и не единожды, а дважды, что Мария де Гиз обещала выйти за него замуж.

– Я слышала о нем. Он оставил свою безупречно верную жену якобы для того, чтобы ухаживать за старой королевой. Даже сегодня леди Босуэл заперта в башне в Морланде и не присутствует на свадьбе своей собственной дочери.

– Стало быть, вы знали и леди Босуэл?

– Нет, я с нею не встречалась, только слышала, как о ней рассказывают другие дамы. Когда я жила при дворе старой королевы, та старалась держать меня отдельно от остальных придворных.

– Я помню. Вы жили, как чистая дева в некоем тайном приюте, не тронутая грешным миром. – Он улыбнулся. Когда он так улыбался, все мои колючки смягчались. – А вот невесту на этой свадьбе грешный мир и затронул, и потискал. Мастер Рэндольф слыхал эту скандальную сплетню и называет ее веселой историей, которую стоит пересказать.

– Я не желаю ее слушать, – сказала я. – Во всяком случае, в день ее свадьбы.

– У вас доброе сердце, ma mie[52].

– Не называйте меня так – я не ваша дорогая.

Он снова улыбнулся, но ничего более не сказал. Мастер Уиллок наконец завершил свою проповедь, жених и невеста обменялись кольцами и были провозглашены мужем и женой. Я подумала об Александре и тут же постаралась отбросить непрошеную мысль.

Королева встала. Ее дамы сгрудились вокруг нее с корзинками, полными засушенных цветов, сухих лепестков роз и высушенных незабудок, и все они принялись, смеясь, бросать их в новобрачных. Озаренные пламенем свечей, прекрасные распущенные белокурые волосы Джин Босуэл с вплетенными в них изумрудами и янтарем сверкали зелеными и золотыми искрами. Весело заиграли волынщики, и толпа хлынула к дверям, по всей вероятности, для того чтобы облегчиться. Вошедшие в зал слуги принялись расставлять установленные на козлах столы для свадебного пира.

– Как вы думаете, они будут счастливы? – спросил Никола де Клерак, на этот раз совершенно серьезно. – Они плохо знают друг друга – их брак заключен лишь для того, чтобы привязать Босуэла к интересам королевы, его сестру к ее брату.

– Или же для того, чтобы привязать королеву к Босуэлу.

– Согласен, это дело другое. Он бы женился на ней сам, если бы мог. Она могла бы сделать и худший выбор, если пожелает остаться в Шотландии.

Я задумчиво поглядела на королеву. Она вся сияла в своей серебряной парче, отражающей свет тысячи свечей и пламя в камине; под звуки волынок спонтанно начались танцы, и она пошла танцевать с Босуэлом, а ее брат – с сестрой Босуэла. Одетый в темно-красный бархат граф был на полголовы ниже королевы; она была так изящна, стройна и воздушна, а он так широк в плечах и закован в такую толстую броню из мышц, что они, казалось, принадлежат к двум совершенно разным мирам. Хрупкий, с длинным стеблем пион и волосистый окопник, с черным корнем, с цветками, похожими на ухватистые пальцы – я не видела ничего, что могло бы их соединить.

– К счастью, она не хочет оставаться в Шотландии, – сказала я. – Полагаю, не пройдет и года, как она станет женой наследника испанского престола.

– Возможно, – сказал Никола де Клерак. – Я знаю, она на это надеется, но она уже была замужем за одним хворым королем-мальчиком, а о доне Карлосе толкуют, что он не только слаб здоровьем, но и безумен. Не очень-то привлекательный жених.

– Вы говорите так, словно считаете, что королева должна быть счастлива в браке, как обыкновенная женщина.

Он улыбнулся.

– Большая слабость для придворного, я знаю. Кстати, Ринетт, если она действительно покинет Шотландию, вы должны будете отдать ей серебряный ларец независимо от того, будут к тому времени исполнены ваши условия или нет. Она потребует, чтобы его содержимое было в безопасности, то есть у нее.

К этой минуте я начала чувствовать к нему… нет, конечно же, не дружеское расположение, и, разумеется, не симпатию, но, пожалуй, какую-то близость. Но после того как он заговорил о ларце, это чувство исчезло. Я жестко спросила:

– А что известно о содержимом ларца вам, месье?

Он довольно долго молчал. Играли волынки и ребеки, пары танцевали, мешая снующим тут и там замученным слугам, старающимся накрыть длинные пиршественные столы, состоящие из поставленных на козлы столешниц. Наконец, Никола де Клерак снова заговорил, уже без всякой серьезности в голосе:

– О, мадемуазель, я знаю лишь то, о чем толкуют сплетники. По слухам, там хранятся волшебные амулеты, талисманы и святые мощи. Секретные бумаги. И целая груда драгоценностей.

И снова я не могла понять, лжет он или нет.

Я знала. В сердце своем я уже тогда знала. Но не хотела этому верить и поэтому притворилась, что озаренный светом тысячи свечей большой зал Крайтона вдруг потемнел лишь из-за моей неприязни к Никола де Клераку.

Затем мы все начали стекаться к пиршественному столу; я заметила, что несколько парочек тихонько улизнули в темноту, по всей видимости, вдохновленные мыслью о предстоящей новоиспеченным супругам брачной ночи. Я не желала иметь ничего общего с подобными тайными наслаждениями и, уж конечно, мне не хотелось более иметь никаких дел с Никола де Клераком. Протолкавшись сквозь толпу танцующих и слуг с подносами, я прошла в противоположный конец зала, чтобы занять свое место за столом среди фрейлин королевы. Там я увидела Мэри Ливингстон и Мэри Флеминг, которую все называли Фламинией; это был веселый каприз королевы – окружить себя молодыми женщинами, носящими то же имя, что и она. Но одна из окружавших ее сейчас дам не звалась Мэри и была уже далеко не молода. То была леди Маргарет Эрскин. Она посмотрела на меня, недобро прищурившись, и тут же отвернулась. Она источала злобу, такую же мерзкую, как сопровождавший ее запах аронника, но на сей раз ее злоба была направлена не на меня, а на королеву, лорда Босуэла, новобрачных и вообще на всех, кто находился сейчас в центре внимания, затмевая ее любимого сыночка, которому лишь чуточку не хватило, чтобы стать королем.

Мои бедные груди ныли. Я оставила Майри в Холируде, под присмотром тетушки Мар, Дженет и Эннис Кэрни, кормилицы из деревни Грэнмьюар, приходившейся Уоту двоюродной сестрой. Как жаль, что я сейчас не с ними, не сижу, уютно устроившись у огня, и не ем из миски овсяную кашу вместо того, чтобы томиться здесь, на сверкающей огнями свадьбе брата королевы.

Слуги поставили на стол деревянные блюда с нарезанной олениной, фаршированной сыром и каштанами, и кроликами, запеченными во вкуснейших пирогах вместе с яйцами, медом и пряностями. За ними последовали зажаренные целиком куропатки, ржанки и шотландские куропатки, потом утки и огромных размеров гуси, приправленные имбирем, перцем, солью и корицей. Леди Джин почти ничего не ела – мой собственный свадебный пир в Грэнмьюаре был куда скромнее, но я точно знала, что она сейчас чувствует: волнение, предвкушение и уверенность, что она больше никогда в жизни ничего не съест. Лорд Джон, напротив, ел много и с аппетитом и при этом то и дело смеялся. Ближе к концу свадебного пиршества подали кексы, нафаршированные фруктами и вымоченные в коньяке, а под самый конец на стол выставили морское диво – в конце концов, недаром граф Босуэл был лордом главным адмиралом Шотландии – то были три сладких корабля, украшенных сусальным золотом, с раздутыми посеребренными парусами, плывущие по сине-зеленому океану среди сделанной из сахара белой пены.