Читающая по цветам - Элизабет Лупас

Я попыталась заплакать, но не смогла.

Я встала. Какой смысл лежать на кровати королевы, если я не могу заплакать? Я взяла шкатулку придворной дамы, ведавшей ее гардеробом, достала иголку и вдела в нее светло-зеленую шелковую нитку.

Надо действовать. Хоть как-то.

Пора перестать прятаться за своим горем, перестать жалеть себя и начать что-то делать. Королевское расследование до сих пор не дало никаких результатов. Единственным человеком, который задавал хоть какие-то вопросы, был Никола де Клерак – однако я не знала, можно ли ему доверять.

Пора мне самой составить список людей, которые могли выиграть от смерти моего Александра. И пора осмотреть каждый имеющийся у них кинжал, чтобы найти, наконец, тот, на котором не хватает рубина.

Я решила начать с графа Роутса. На лестнице в замке Крайтон он во всеуслышание заявил, что не желает, чтобы Грэнмьюар перешел в руки Гордонов; так что у него была вполне веская причина убить моего мужа из клана Гордонов. И он, конечно же, ожидает, что я явлюсь к нему с извинениями за свою дерзость.

Я подождала, пока мы не вернемся в Эдинбург, и послала к нему Уота Кэрни со смиренной просьбой об аудиенции. Я ничуть не удивилась, когда Уот вернулся с ответом, что я могу явиться к графу в Лесли-хаус на Хай-стрит после обеда.

Он ждет от меня самоуничижения – что ж, он его получит. Я понаблюдала за королевой и узнала, как женские слезы порой действуют на слишком возомнивших о себе мужчин. Я ничего не добьюсь, если прямо обвиню Роутса в убийстве Александра и потребую, чтобы он показал мне свой кинжал. Но я без труда смогу заполучить его кинжал в свои руки, если красиво зарыдаю и предложу ему показать, что со мною сделал Рэннок Хэмилтон.

Сказать по чести, мне не нравилось очень многое из того, чему я научилась при дворе.

Я сидела в своей крошечной каморке в Холируде, обедая хлебом и молоком. Королева была занята изучением латинских текстов под руководством мастера Бьюкенена, так что на сегодняшний вечер я была свободна. Пообедав, я, в сопровождении Уота, прошла через дворцовые сады и Эбби-стрэнд и очутилась в Кэнонгейте, на Хай-стрит. Было холодно, и в воздухе висел такой густой туман, что в двух шагах ничего не было видно. По пути в Лесли-хаус я повторяла про себя все, что я знала о Роутсе – он был пятым графом в роду, его звали Эндрю Лесли, он был лет на десять меня старше, и его дед и мой прадед были двоюродными братьями.

Я оставила Уота у дверей, со слугами графа, а сама вошла в дом. Сурового вида экономка взяла у меня мой намокший в сыром тумане плащ и проводила меня в личные покои графа.

– Здравствуйте, милорд, – сказала я, сделав учтивый реверанс. Роутс сидел у окна в изящном резном кресле, освещенный бледным светом зимнего солнца. Других кресел или стульев в комнате не было, так что я осталась стоять. В ответ на мое приветствие он ничего не сказал, только неподвижно сидел и глядел на меня, словно чего-то ожидая. Дай ему то, чего он хочет, каким бы горьким это ни было, сказала себе я. И он станет мягкой глиной в твоих руках.

Я сделала глубокий вдох и сказала:

– Милорд, я хочу поговорить с вами о том, что случилось в Крайтоне.

– Разумеется.

– Я покорнейше прошу вас простить меня за то, как я с вами тогда говорила. – Я изо всех сил старалась подражать чарующему голосу королевы. – Вы – глава моего клана, и я должна оказывать вам всяческое уважение и почтение.

Я увидела, как он на глазах смягчается.

– Я понимаю, что вы все еще горюете по вашему молодому Гордону, – промолвил он. – Но если вы хотите жить при королевском дворе, вам придется придержать ваши чувства и выказывать должное уважение к тем, кто стоит выше вас.

Я изо всех сил прикусила язык. Это послужило сразу двум целям – остановило готовые сорваться с него резкие слова и заставило меня заплакать.

– Да полно вам, полно, не плачьте, – поспешно сказал граф. – Давайте все забудем и начнем все сызнова.

– Он пытался взять меня силой, – выдавила из себя я. Я заперла воспоминания о Рэнноке Хэмилтоне, о его пахнущем перегаром дыхании, грубых руках и навалившемся на меня тяжелом теле, крепко заперла всю эту мерзость в потайной комнате моей души со стенами, такими же гладкими и непроницаемыми, как каменный пузырь под часовней святой Маргариты. Когда я позволила им вырваться наружу, пусть даже чуть-чуть, к горлу у меня подступил ком, а сердце застучало, как бешеное.

– Леди Маргарет ошиблась, милорд, – между мною и Рэнноком Хэмилтоном не было никакой игры. Он хотел сделать мне больно по-настоящему.

Я не стану обвинять леди Маргарет – все равно граф Роутс этому не поверит. Я подожду и найду способ по-иному расквитаться с ней за ее вероломство.

– В замке Крайтон вино лилось рекой, и все предавались разгулу, – сказал Роутс. – Вы очень хорошенькая молодая женщина, так что неудивительно, что мастеру Рэнноку, как и любому другому мужчине, захотелось сорвать поцелуй.

– Но поцелуем дело не ограничилось. Посмотрите на это… – Я оттянула вниз ворот корсажа, чтобы показать заживающий порез на моей груди. Увидев, как его глаза потемнели, я поняла, что перетянула его на свою сторону. Я выставила вперед руку, словно пытаясь оттолкнуть воображаемый кинжал.

– Я бы могла показать вам – если бы у меня был в руке кинжал, я бы могла показать вам, что именно он делал.

Не отрывая глаз от моей груди, граф Роутс медленно, словно моряк, зачарованный неодолимой песней сирены, вынул из украшенных вышивкой и позолотой ножен свой кинжал и положил его на стол. Клинок сверкнул на солнце. Так же медленно – ибо я не хотела ни на секунду развеять чары – я протянула руку и взяла его. Его эфес и гарда были украшены узором из пряжек и листьев руты, символов графов Роутсов, вычеканенных на серебряных вставках, окруженных золотом. Чеканный узор был сглажен от долгого употребления – вероятно, это оружие принадлежало еще его отцу, а может быть, и деду. Богато украшенное, что и говорить, но на нем не было гнезда от недостающего рубина – собственно, на нем вообще не было драгоценных камней. Александра убили не этим кинжалом.

Я сделала вид, будто внезапно опомнилась. Взглянув на кинжал, точно не понимая, как он оказался в моей руке, я, шумно втянув в себя воздух, положила его обратно на стол и поправила корсаж.

– О, милорд, простите меня. Просто это было так ужасно – когда мастер Рэннок достал свой кинжал, мне показалось, будто я снова вижу… как моего мужа…

Внезапно я перестала ломать комедию и к своему ужасу и стыду зарыдала по-настоящему.

– Успокойтесь, успокойтесь, – проговорил Роутс. Он тоже опомнился, и я увидела, что от смущения его скулы слегка покраснели. Он встал. – Прошу вас – садитесь. Катриона!

Экономка тотчас просунула голову между дверью и косяком. За ее спиной я увидела веснушчатое лицо Уота Кэрни.

– Да, милорд?